— А если взглянуть?.. — неуверенно предложил Архипов.
И сразу всё пошло наперекосяк, не так, как привык Берзалов. Надо было бы, конечно, отступить. Взять тайм — аут. Подумать маленько, может быть, даже поискать другой выход, но стремление найти Гаврилова затмило в Берзалове все другие чувства и даже инстинкт самосохранения, хотя, прежде чем покинуть бронетранспортёр, он проверил СУО, уровень радиации и кинул взгляд на сканер частот. Последний если бы что‑то и обнаружил, то давно бы подавал световые и звуковые сигналы. Всё было, как всегда, то есть в норме, даже радиация, а это Берзалову тоже, как обычно, не понравилось. Лучше бы что‑то угрожало, подумал он, лучше бы было страшно. Спас стыдливо помалкивал. Бур — народный провидец, пребывал в испуге. Надо было принимать решение.
— Ладно… — сказал сам себе Берзалов, а оказалось, что вслух. — Пойду прогуляюсь. Капитан, выскочим на минуту. И ты тоже не отставай! — приказал он Буру.
Бура он взял с одной единственной целью — использовать его провидческие способности в реальном деле и разобраться, что такое «другое время». Если это то, о чём он подумал, то они, действительно, никогда не догонят Гаврилова, прежде чем он достигнет Харькова и остановится. Получается, что греки были правы, придумав парадокс Ахиллеса и черепахи. Допустим, думал Берзалов, мы движемся быстрее Гаврилова в два раза, что невозможно, потому что он тоже спешит, но допустим, и находимся от него на расстоянии перехода в два дня. Допустим, мы пробежим это расстояние в два раза быстрее, но ведь и Гаврилов не стоит на месте, он убежит от нас ещё на полдня вперёд, и так до бесконечности, то бишь до самого Харькова. Прав Бур, получается, что время у Гаврилова другое. Континуум в нём другой. Была, правда, одна тонкость, которая смущала Берзалова: похоже, Бур воспринимал всё происходящее через призму религии, а это, разумеется, только запутывало ситуацию.
— Выскочим, — легко согласился Русаков и полез вслед за Берзаловым в боковую дверцу, задевая своим огромным пулемётом за ребра жесткости.
Дверца была низкая и узкая, чтобы изящно выскочить наружу, надо было обладать изрядной ловкостью. Но худой Русаков справился с этой задачей легко и сказал, когда они уже приблизились к колоннаде:
— Не находишь, что странно пахнет? Где‑то я уже это видел…
Бур со старушечьим кряхтением выпал из бронетранспортёра и принялся собирать амуницию, которая по обыкновению с грохотом вывалилась у него из подсумка на асфальт.
— Я тоже, — нервно ответил Берзалов, с беспокойством оглядываясь на Бура, и колкая тьма вокзала ему страшно не понравилась. Хотя светало по — весеннему рано, луна — череп всё ещё давала достаточно света, чтобы тени казались чёрными — чёрными провалами в бездну.
Где‑то и когда‑то он тоже будто бы видел этот город, но вспомнить никак не мог.
— Вот там… — уверенно сказал Русаков, — автостанция.
Берзалов спорить не стал, какая, в принципе, разница, главное, Гаврилова найти или его следы. Да и опасности, судя по всему, никакой. Разве что смущало отсутствие людей. А может, это и хорошо, потому что только люди и могут быть опасными.
— А ты почему с нами? — спросил он у Кеца, который с любопытством тоже глядел по сторонам. — Тебе кто разрешил? Вернись в машину и доложись Архипову, что ты на месте! — приказал он.
За время передвижения группы бойцы подобрали Кецу армейскую одежду, соответствующую росту и делу, которым Кец наравне со всеми занимался в глубокой разведке. Где это всё раздобыли, для Берзалова осталось большущей тайной. Только Архипов, который покровительствовал Кецу, ходил гоголем, нос задрав. Разумеется, Кец сидел при экипаже и ни на какие задания его не брали. Это был самый категоричный и самый жёсткий приказ старшего лейтенанта Берзалова. Все понимали, что за его нарушение простым взысканием не отделаешься и даже не отсидишься на губе. Со старшим летехой шутки плохи, если что, он мог в горячке и в нокаут отправить одним движением руки. Поэтому Кеца и Сэра берегли, как зеницу ока. Пылинки, можно сказать, с них сдували, а кормили, как на убой. Особенно был доволен Сэр, который за свою недолгую собачью жизнь редко ел досыта, всё какую‑нибудь дрянь, которую найдёшь на дороге, а здесь ему давали и тушенку, и сгущенное молоко, и конечно же, все те продукты, которые прихватили с фермы Ёрховых. Ели их целые сутки и до сих пор не съели. Так что после злополучных шпикачек Сэру перепадали не только одни огрызки. Всё тот же сердобольный Архипов на последней стоянке сварганил для Сэра самый настоящий мясной суп, который Сэр долго охранял, как ему казалось, от посягательств экипажа: во — первых, потому что супа было много и Сэр сразу весь его сожрать не смог, а во — вторых, было так вкусно, что с тех пор он заобожал Архипова и ходил за ним хвостиком, чем вызывал праведную ревность Кеца. Так развлекался экипаж первого бронетранспортёра.
— Лейтенант, тебе не кажется, что мы не там ищем? — спросил Русаков, косясь на воинство: Кеца, Сэра и Бура, которые в свою очередь испуганно косились на вокзал и не смели шага ступить в сторону, потому что им было страшно.
В понимании капитана Русакова таскать мальчишку да ещё и с собакой в глубокой разведке было безответственно и глупо. Куда лейтенант смотрит, о чём думает? Один раз он даже высказался в том смысле, что слышал о таких пацанах, что бродят они, мол, бесцельно по пустошам, странные и непонятные, и, вообще, сплошные загадки. Но Берзалов отнёс это высказывание на то обстоятельство, что, как говорится, на войне детям делать нечего, и тотчас забыл слова капитана, других забот хватало.
— А ведь пацан — засланный казачок… — сказал однажды Русаков.
Берзалов тогда отрезал ему:
— Не вздумай сказать при экипаже, убьют.
— Даже так?.. — удивился Русаков.
— Даже так, — подтвердил Берзалов, а сам подумал, что, если тебе об одном и том же говорят два человека, значит, в этом что‑то есть. Но что? — ломал он себе голову. Мальчишка как мальчишка. Живой, непосредственный. Мне его жалко, потому что он напоминает мне самого себя. Нравится он мне. Вернёмся, определю его в школу, а там посмотрим, воевать ему, действительно, рано.
— В общем, мне кажется, мы не там ищем, — повторил Русаков.
— А где?.. Где искать? — с раздражением спросил Берзалов, потому что в любом случае надо было с чего‑то начинать, где‑то же Гаврилов оставил очередное послание, не мог он миновать это место, никак не мог.
— А мне кажется, вон там! — весело пропищал Кец и показал в темноту за деревья, где на железнодорожных путях пылились и гнили под солнцем десяток — другой электричек и обычных пассажирских составов.
