Жаль только, с Миленой не попрощался. Как ты, Снежная Королева? Где ты? Надеюсь, тот бедолага, кто будет с тобой после того, как меня не станет, окажется достоин твоей красоты и несносного характера.
– Да, пап… Я забыл сказать… – заговорил вдруг Патрик.
– Как же, забыл он. Специально небось промолчал.
– Точно. Специально.
Чего это он быстро со мной согласился? Это не в его привычках, он должен спорить, подначивать меня. Это правильно, это в его характере… Из носу у меня потекли две алые струйки. Началось… Холодок скользнул вдоль позвоночника – это костлявая с радиоактивной косой выдохнула мне в спину. Знает, что на сей раз мне не отвертеться от её объятий.
– Сынок, я уже всё, нет меня, считай, уже… А ты… Тебе надо бы уходить, сынок, – тихонечко попросил я Патрика.
Кровь из носу – это хорошо.
Не придётся себя грызть.
Высморкавшись алым в ладонь, я шагнул к пирамиде и вытер об неё пальцы.
И ничего не произошло.
То есть вообще.
Мне захотелось смеяться. Истерически ржать, катаясь по полу. Пройти через ад, отдать свою жизнь – ради чего?! Ради пшика?!
А потом, едва сдерживая дурацкую улыбку, я всё понял.
Макс Край, да у тебя ведь склероз, ёлы! Ты ведь кое-что забыл!
Шагнув к сваленной в кучу защите, я вытащил из одного кармана магазин с патронами – и приложил его к одной из граней пирамиды. Ко второй приспособил «ежа», вздумавшего вдруг цапнуть меня так, что содрало всю кожу с ладони. А на третью посадил «крабика», который хотел вцепиться в меня клешнями.
– Разве нужны ещё жертвы? – сына удивило то, что я сделал.
– Это не жертвы, сын. Это образцы для сравнения. Мою кровь, меня, надо сравнить с чем-то. С компроматом на путников – их детищами.
Пирамида протяжно загудела, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.
Воздух вокруг нас поплыл маревом в июльский полдень над асфальтом. Или это радиация убила мои глазные нервы? Второе – верней. Обратный отсчёт моей жизни – на минуты, если повезёт. Или на секунды, ибо удача не очень-то благоволит Максу Краю в мире путников.
– Батя, я должен сказать…
Я ободряюще улыбнулся Патрику. Мол, чего ты, ребёнок, никто никому ничего не должен, просто так получилось. «Живи, сын», – хотел я его благословить, но не смог – изо рта вместо слов хлынула кровь. Картинка перед глазами уже едва различалась, я скорее ощущал присутствие Патрика рядом, чем видел его.
Воздух вокруг гудел всё сильнее, и сама Цитадель едва заметно сначала, а потом всё ощутимее начала вибрировать. Стена перед нами покрылась паутиной мельчайших трещин. Или эту картинку сгенерировал мой поражённый мозг?..
– Батя, мы больше не увидимся, – услышал я голос Патрика рядом.
И надо было съязвить в ответ, что спасибо, родной, а то я бы сам не догадался, но перед смертью не хотелось тратить время на подобные глупости. Воздух в груди превратился в расплавленный свинец: он жёг меня изнутри, и не выдохнуть его, не вдохнуть новую порцию живительного газа. Последние мгновения Макса Края.
Всем привет, не поминайте лихом.
Прости, Милена.
Прости, сынок, что не увижу, каким ты станешь большим и сильным, детей твоих не увижу… Прости.
– Батя, я не говорил тебе, как именно Ярость Отцов спасён нашу Землю и остальные миры от путников. Артефакт… Он откатит время назад. В каждом мире. До того момента, когда первый путник вошёл в этот, тот или другой мир – во все, которые путники осквернили своим присутствием. И здесь, в этом мире, сделает то же самое. Путники вообще не появятся. Чтобы всё случилось иначе, чтобы был шанс пойти по иному пути
О чём он? Какой ещё иной путь?.. Ноги больше не держали. Стыдно, конечно, на глазах у сына падать на колени, а потом лицом вперёд, но…
– Путников больше не будет, отец. И меня не будет. Я ведь тоже путник.
– ЧТО?!! – взревел я, выплёвывая из лёгких свинец пополам с кровью и отдавая последние жизненные силы на то, чтобы встать и оказаться лицом к лицу с сыном. – ЧТО?!!
Озарение – так это называется.
С самого начала Патрик – он ведь такой же по природе своей, как и тот, в свитерке – мог избавить нас от тягот пути, дать отпор всем врагам и отразить любую опасность, но он не сделал этого. Почему?
Быть может, он испытывал меня. Как испытывал меня ликвидатор, обожающий принимать образ мальчишки из гетто. Он, мой сын, оценивал меня постоянно, с того самого момента, как я протянул ему пищу на забытой богом остановке много лет назад. Глядя на меня, быть может, он решал, достойно ли человечество того, чтобы быть. До самого конца, до Цитадели, он не был уверен. Но судя по тому, что я здесь и мне позволено умереть…
Надеюсь, я ошибаюсь.
Ведь мне приятней верить, что сын просто очень боялся причинить мне вред, раскрыв свою неимоверную силу, свои способности, по меркам моего мира, доступные лишь богам и героям комиксов. Он не хотел травмировать мою психику. Он оберегал меня от потрясения, от которого я не смог бы оправиться.
Но пришло время раскрыть карты и вытащить прикуп из рукава. Патрик и мальчишка-ликвидатор приняли решение. Они, создания путников, встали на сторону человечества.
«Ярость Отцов – ничто в сравнении с яростью детей». Это была моя последняя мысль.
Цитадель взорвалась, распалась на атомы, дизентегрировалась – нужное подчеркнуть.
И всё поглотил огонь.
Чёрный огонь небытия.
Кристально-голубое небо не осквернено ни единым дымком, хотя под ним раскинулся бескрайний мегаполис, населённый существами, похожими на огромных крыс, но лишь только похожими. Кто-то назвал бы их крысозаврами – и ошибся бы, потому что существа из мегаполиса отнюдь не слепы, но взирают на свой мир мудрыми добрыми глазами.
В бескрайнем мегаполисе совсем нет метро – его обитатели не терпят нор. Это у них генетическое. Они тянутся к небу и свету, и потому строят высокие дома-башни, дома-шпили. Воистину «крысозавры» счастливы, как могут быть счастливы те, кто пережил страшное – разрушительное! – горе и сумел всё наладить заново.
Это их безмерное счастье проявляется буквально во всём: в ароматной чистоте воздуха и приятной прохладе вод, во вкусной пище, в которой нет недостатка, и в причудливых жестах мощных чёрных хвостов.
И особо – в прекрасных произведениях искусства.
Одно из таких произведений возвышается над мегаполисом – это постамент и две статуи на нём, две фигуры сапиенсов в защитных скафандрах со шлемами.
У обеих фигур по шесть пальцев на руках.