А компромиссный вариант позволял убить сразу двух зайцев. С одной стороны, сохранить трофеи, а с другой — создать у гражданского населения Целины иллюзию, что людей действительно эвакуируют, а не увозят в рабство.
Но Тауберт был непрошибаем. Он уже сделал землянам одну уступку, разрешив отложить на сутки наступление на западе, и о новых уступках не хотел даже говорить. Он только еще раз повторил свое мнение о том, что привилегий достойны лишь ренегаты, добровольно перешедшие на сторону легиона.
«Особая привилегия» носить на шее ошейник с пулей и взрывчаткой внутри не вызвала восторга у первых ренегатов, но им объясняли, что все остальные варианты еще хуже.
Объяснить это смертникам было не так уж трудно. Действительно — что может быть хуже смерти. Лишь некоторые полагали, что хуже смерти — бесчестье, но таких в камерах тюремного блока было немного. И если на службу легиону вслед за генералом Казариным соглашалось идти меньшинство заключенных, то это лишь потому, что остальные просто не хотели больше рисковать жизнью и предпочитали эвакуацию, даже если она и сопряжена с «некоторыми неудобствами» и «ущемлением прав».
Некоторые даже спрашивали, когда же она начнется, эта эвакуация, но легионеры не могли сказать ничего определенного. Они сами без конца запрашивали командование, будет ли смена или подкрепления, но у командования и без того забот было выше головы, так что ответы поступали туманные.
По этой причине в отряде майора Царева решили на всякий случай считать, что подкреплений не будет, и удвоили усилия по вербовке целинских зэков. Давать им личное оружие, конечно, небезопасно, но посадить за пулеметы в машинах можно вполне.
Во время затишья эти пулеметы заблокированы, и даже самый хитрый герой, притворившийся ренегатом с тайной целью перебить всех врагов, до которых сумеет дотянуться, не сможет расстрелять из них расслабившихся легионеров. А в бою легионеры надежно прикрыты броней.
Во всяком случае, Игорь Иванов бесстрашно продолжал ходить среди этих ренегатов без шлема, хотя уже зарегистрировал на себя один из ничейных шлемов и оставил его на своем кресле в командирской машине.
Пока оставалась неясность насчет генерала Казарина, Игорь оставался и.о. начштаба центурии и в качестве такового был послан разобраться, действительно ли бойцы вместо вербовки заключенных на службу творят разбой и насилие в камерах наверху.
Расследование показало, что слухи об этом сильно преувеличены. На самом деле легионеры просто расслаблялись и за неимением лошадей оглаживали девушек, которые подвернулись под руку.
Началось с того, что Громозека напомнил девушке по фамилии Питренка, а по имени Вера о ее обещании добровольно подвергнуться изнасилованию в обмен на жизнь и свободу. А дальше покатилась лавина.
Первыми выступили зэчки, привезенные из лагерей — жены, сестры и дочери офицеров, освобожденных для отправки на восток. Ведь заложниц для этой программы брали не только с воли — по лагерям тоже обреталось немало членов семей врагов мира и прогресса. А после многих месяцев воздержания да еще в честь спасения от расстрела эти женщины были готовы отдаться кому угодно.
Вот они и отдавались, а глядя на них другие тоже приходили в возбуждение. Не все, конечно — некоторым это зрелище, наоборот, казалось отвратительным — но ведь и легионеров было не так уж много. Особенно по сравнению с населением тюремного блока после разоблачения «заговора семей».
— Ты ведь сам хотел подразделение психологической поддержки, — сказал Игорь Иванов капитану Саблину, докладывая ему об истинном положении дел.
Они теперь все были на «ты». Ошейники у всех одинаковая — какая, к черту, субординация. Саблина бесило только одно — что многие, прознав о сладкой халяве, побросали свои машины, и теперь их приходилось собирать по всему Серому Дому под угрозой публичной порки и даже отстрела ошейников. Но этих угроз бойцы не очень-то боялись — все знали, что отстреливать боевые ошейники никто не станет.
Легионеров и так мало. Не хватало еще, чтобы особисты начали своих убивать. Поэтому разнежившиеся в объятиях изголодавшихся зэчек бойцы встрепенулись только после того, как Саблин после нескольких минут равнодушного молчания неожиданно закричал по общей связи:
— Все по машинам! Бегом!!! Целинцы атакуют!
Последний эрланский самолет взлетел с полосы Чайкинского аэропорта за пятнадцать минут до расчетного времени прибытия лайнера с генеральным комиссаром Органов на борту. Теперь аэропорт выглядел почти так же, как до вторжения. При высадке десантников легиона он почти не пострадал — пришлось только убрать рухнувшую с крыши БМД.
Самолет Пала Страхау вели пленные диспетчеры с ошейниками на горле. Но поскольку полностью доверять им было нельзя, в воздухе к западу от аэропорта барражировали истребители, которые пилотировали лучшие асы легиона. В случае, если лайнер развернется в последний момент, им предстояла ювелирная работа — вывести из строя два или три двигателя спецсамолета, чтобы заставить его совершить вынужденную посадку.
Но предосторожности оказались излишними. Лайнер прошел над облаками, даже не заметив, что внизу творится что-то неладное. Облака набежали весьма кстати, но когда заморосил дождь, принимающая сторона всерьез забеспокоилась, как бы экипаж спецсамолета не счел такую погоду нелетной.
Все вздохнули с облегчением лишь после того, как четырехмоторный лайнер, чем-то похожий на «Ил-18» ранней модификации с поршневыми двигателями, коснулся колесами полосы.
Теперь оставалось только взять Пала Страхау без лишней суеты и нервотрепки.
Для этой цели генерал Сабуров даже умудрился выбить у Тауберта группу наемников из отдельной фаланги рейнджеров. Они единственные могли не носить ошейников, а в данный момент это было важно.
Наемники, одетые в серую форму Органов, смешались в группе встречающих с пленными органцами, которые тоже были без ошейников. Поэтому на рейнджеров ложилась двойная нагрузка — следить не только за Палом Страхау и его командой, но и за этими органцами.
На всякий случай еще одна группа — коммандос из 108‑й — набилась под брезент в открытой машине, увенчанной трапом. Эту группу составляли земляне — в ошейниках и полном снаряжении.
Пал Страхау вышел на трап в мрачном настроении. Он был полон дурных предчувствий. Правда, они касались не столько событий в Чайкине и Закатном округе, сколько интриг в Цитадели, но легче от этого не становилось.
Генеральный комиссар Органов был уверен, что его выслали из столицы специально, чтобы удалить от центра власти. И с каждым часом полета он все сильнее боялся, что его арестуют прямо на трапе самолета.
