Танк содрогнулся и закрутился на месте. Выстрел наверняка повредил силовую установку, гусеницу разорвало, скрежет резанул по ушам. Я бросил рычаги, вырубив передачу, прокричал:
— Покинуть машину!!!
Корпус вновь дрогнул, будто в него врезали мощным тараном. Приборная панель мигнула, сработала пожарная сигнализация. Автоматически включились фильтровентиляционная установка и система пожаротушения.
Бугров с Германом откинули люки, выбросили наверх ранцы и полезли следом. Я замешкался, одной рукой потянул рюкзак, второй схватил шлем БТС. Винтовка зацепила прикладом край люка, я рванул, ремень сдавил шею. Выпрыгнув наружу, оглянулся — Аня перебросила ноги через контейнеры ПТУР на гусеничную полку, соскочила и спряталась за машиной. По броне барабанили пули, одна врезалась в металл возле плеча, вторая ударила между расставленных ног. Я съехал по наклонному лобовому листу, откатился вбок, упав на асфальт возле девушки, вскочил. Пригнувшись, стащил с головы танковый шлем, бросил, надел другой.
Нас подбили возле обводного канала, перед въездом на стоянку у котельной. Рядом влажно поблескивал бетонный спуск, под ним плескалась вода. Пули с визгом рикошетили от брони. Я загрузил БТС, сдвинул на лицо очки. Бугров и Герман залегли позади кожуха какого-то агрегата, подключенного к трубопроводу, усеянного разбитыми манометрами и ржавыми вентилями. А где Лабус, почему не вылезает? Машина стала неподвижной мишенью, теперь ее легко расстреляют, тут уж много навыков не надо.
— Костя! — крикнул я, но голос утонул в грохоте. Ухватил Аню за руку, дернул к себе и прокричал в ухо:
— Где твой рюкзак?!
— Внутри остался! Но аппарат для дыхания у тебя!
— Ладно, бежим по моей команде!
Она кивнула.
По нам били с верхних этажей, машина содрогалась, из корпуса вырывались клубы едкого дыма. Герман приподнялся, целясь из арбалета, но тут кто-то с крыши здания полоснул по агрегату очередью, и монолитовец упал обратно,
— Лабус! — опять проорал я. Повернулся к девушке, собираясь сказать, чтобы бежала к Бугрову с Германом, и тут башня сдвинулась с места. Значит, напарник разрешил вычислителю отыскать вражеские противотанковые средства, и теперь положенное на это время истекло, Башня задрожала, трассы снарядов прошили холодный утренний воздух, впились в верхние этажи, кроша облицовку стены, взламывая армированный бетон. Плавно поползли в сторону спаренные стволы, опустились и поднялись, волнообразная полоса разрывов прошлась по зданию, выкашивая все, что находилось там,
— Наружу! — крикнул я, в бессилии сжимая кулаки.
Нет, не мог Лабус просто так бросить машину, ему хотелось поставить жирную точку, а скорее уж — восклицательный знак в конце нашей поездки. Когда боекомплект тридцатимиллиметровых пушек иссяк, напарник откорректировал прицел и запустил три оставшиеся ракеты. Танк качнулся, из цилиндрических контейнеров ударило пламя. Аня присела, зажав уши. Я отскочил от машины и чуть не свалился в канал, взмахнул руками на самом краю бетонного скоса. Одна ракета врезалась в здание, две ушли выше, пронеслись над крышами… И впились в торчащий над котельной кирпичный цилиндр.
Эта труба была поменьше, чем знаменитая полосатая громада над Саркофагом, но тоже велика. Ракеты ударили в ее середину и взорвались. Труба просела.
Распахнулся люк на башне, Лабус выпрыгнул наружу, лязгнул пулеметом о ствол пушки. Прижимая к груди рюкзак, скатился на переднюю часть машины. Я схватил Аню за плечо, крикнул:
— Бежим!
Труба кренилась в нашу сторону — медленно, тяжело. Грохот разрывов смолк, стрельба из полуразрушенного здания прекратилась, и мы услышали приглушенный хруст сминаемой кладки.
Толкнув Аню перед собой, я побежал. Бугров с Германом выскочили из-за укрытия, Лабус помчался за нами.
Мы вылетели на стоянку перед главным корпусом котельной. Я глянул через плечо — напарник почти догнал нас.
— Не тормози! — крикнул он, просовывая руку в лямку рюкзака.
Труба рушилась в нашу сторону. Мы почти достигли дверей, когда надломленная верхушка кирпичного цилиндра со штырями антенн и громоотводом оторвалась, полетела вниз — она падала стремительно, но движение огромной массы казалось неспешным.
Монолитовцы нырнули под козырек, вбежали в распахнутые двери. Я вновь толкнул Аню перед собой, мы оказались в узком холле. Ботинки Лабуса забухали по гниющему паркету. И потом здание содрогнулось — будто пятисоткилограммовая фугасная бомба обрушилась на него.
* * *
Впереди хлопнул «Сааб». Преодолев два коридора и трижды свернув, мы с Аней и напарником оказались в просторном зале. Монолитовцы уже стащили крышку канализационного отверстия, открыв колодец с уходящей вниз лесенкой. Под стеной лежал труп «черного» с развороченной грудной клеткой — края бронепластин вогнулись внутрь раны, вокруг тела растекалась кровь.
В углу зала шипел клубок молний. Я шагнул к ним, Пригляделся — что за странная аномалия? Вроде и электра, но почему зеленая? И что там мерцает в сердцевине светового облака? Ага, это такая же, как та, которую мы видели возле дома на подъезде к ЧАЭС, где монолитовцы устроили засаду, — та, что разъела одного из них будто кислотой.
— Алексей, не подходи близко, — попросила Аня. - От нее очень неприятное излучение.
Пожав плечами, я вернулся к люку. Развернул проекцию БТС — давно ею не пользовался, — оглядел зеленую сетку. Шкала целей нейтральная, никаких иконок, кроме трех зеленых шестиугольников и желтого квадрата.
Включив фонарь, Бугров встал возле люка и скомандовал:
— Все вниз.
Первым полез Герман, за ним Лабус, я и Аня. Короткая лестница метра на два не доставала до пола, пришлось прыгать. Выпрямившись, я запрокинул голову и поднял руки. Повисшая на нижней скобе Аня сказала:
— Нет, отойди, мешаешь.
Я шагнул вбок, она спрыгнула. В широком туннеле было сыро и холодно, сквозь бетон проникал гул — где-то рядом шел поток воды.
— Это коллектор обводного канала? — спросил я. — Северов хотел, чтобы мы по нему добрались до Кречета?
Бугров, спрыгнувший последним, ответил:
— Так и есть, Курортник. Вокруг станции много отстойников, с водой и без. Все бассейны связаны коллекторами, но находятся на разных горизонтах, в некоторых сброс воды происходит самотеком. Поднимаются в нужной комбинации заслонки, и все, понимаешь?
«Так и есть, Курортник», «понимаешь»… Он говорил совсем не так, как раньше, использовал выражения, каких до того не употреблял, к тому же теперь голос офицера наполняли нормальные, живые интонации.
