Тарасов не преувеличивал – идти действительно пришлось долго. По мои ощущениям – на другой конец Города. И у меня появилось время тщательно обдумать страшное задание. Убрать всех людей из Города? Первым приходил на ум вариант с эвакуацией. Но сколько в Городе жителей? По крайне неточным прикидкам – не менее десяти тысяч человек. А сколько народу влезет в единственно доступное транспортное средство – электропоезд метро? Несколько сотен? В лучшем случае полторы-две тысячи. Значит, придется делать несколько ходок, что вряд ли удастся, учитывая непредсказуемую оперативную обстановку, практически гражданскую войну. Один эшелон с беженцами еще как-то может прорваться. И кого вывозить в первую очередь? Стариков, женщин и детей? Стариков, которые рассыпаются на ходу, причем в прямом смысле. А тем более детей… ЭТИХ детей! Они только и ждут возможности попасть в большой мир. Что остается? Женщины. Но как их собрать, объяснить необходимость эвакуации? Эх, остался бы в живых Макаров, хоть что-то можно было решить. Он был единственным вменяемым человеком, встреченным в Городе. Поправка: Айше и Мойша. Но у них нет полномочий и власти.
Обратиться к Плужникову или к Тропинину? И тот и другой принесут в большой мир столько зла… Что же делать? Списать всех, ВСЕХ жителей в расход, взорвав станцию? Или пригрозив взрывом, заставить главных виновников нынешнего положения заключить временное перемирие, организовать эвакуацию. Однако… Я на сто процентов был уверен, что первыми погрузятся в поезд боевики от обеих партий. И, кстати, я почти забыл, что портал на станции метро не пропускает людей. С этим-то как быть?
Черт! Столько проблем глобального масштаба! От них уже опухла моя бедная голова. Никому не пожелаю решать вопросы жизни и смерти тысяч людей, тем более в состоянии острого цейтнота.
Ладно, будь что будет! Приду на АЭС, заминирую там все, а потом начну шантажировать обе противоборствующие стороны. Эх, Леха! Немного ли ты на себя берешь? Схарчат тебя эти ветераны подковерной борьбы и косточками не хрустнут! Но вот уж хрен вам! Еще покувыркаемся! Жаль, что погиб Подрывник, вдвоем бы мы им показали кузькину мать, а также бабушку и прочих родственников!
При воспоминании о друге меня остро кольнуло в сердце. Перед глазами снова появилась давешняя радужная пленка. Я провел рукой по лицу. Мокро! Что это, слезы? Я плачу? Все, Леха, отставить уныние! Надо делать дело, хотя бы в память об Андрюхе! И, черт с ними, со всеми – рвануть эту атомку! Даже ценой своей жизни, но остановить то, что готово выплеснуться из перегретого котла анклава на давно забывший магические войны мир. И ведь первым делом достанется моему городу, моей стране. Я вспомнил глаза Плужникова – в них горел фанатичный огонь. А Тропинин? Жуткий упырь! Такие не остановятся ни перед чем!
Где-то через час жилая зона закончилась, и теперь мы перли по пустырю, ориентируясь на зарево огней впереди. Зрелище было завораживающим – сказывалась почти полная, чернильная темнота здешней ночи. В такой темноте зажженную спичку видно за километр, а тут горело что-то глобальное.
Еще через полчаса мы вышли на узкую ленту дороги. Скорость движения возросла еще больше – теперь ноги не вязли в густой, тяжелой пыли. Вскоре цель нашего похода стала видна, хотя и не отчетливо. Я сумел разглядеть группу строений, вроде бы обнесенных забором. Увидеть детали мешал яркий, невыносимо режущий глаза свет. Я понял, что вся территория станции и периметр забора освещаются огромным количеством мощных прожекторов.
Когда до станции оставалось пройти метров пятьсот, я обратил внимание, что сразу за пределами освещенного круга лежат какие-то кучки, а дорогу перегораживает несколько грузовиков. Приблизившись на сто метров, я понял, что кучки – это стоявшие (теперь лежавшие!) в оцеплении люди. А за грузовиками, судя по количеству тел, находился штаб и подвижный резерв. И здесь поработали призраки или… Неужели был бой?
Мы с Тарасовым сорвались на бег? за несколько секунд преодолев разделявшее нас и границу освещенной зоны расстояние. Нет, боя не было – тела лежали в характерных «расплывшихся» позах. Следов от ран не видно, гильзы под ногами не катаются.
Тарасов, попросив меня не высовываться, осторожно вошел в круг света. Из-за прожекторов его неразборчиво окликнули, он ответил Минутой позже я смекнул, что беседа принимает позиционно-затяжной характер, и отошел в сторонку, осматривая «поле скорби». Народу здесь полегло немало – человек сорок. Среди бесчувственных гэбистов я заметил старого знакомого – давешнего майора-дежурного, принимавшего нас с Подрывником вчера в Управлении. Вспомнив Андрюху, я мысленно застонал – сердце снова пробила раскаленная игла. Ну, ничего, скоро я догоню тебя, дружище! Испытав резкий приступ злости, я подошел к майору и несколько раз пнул ногой бездыханное тело, что-то при этом злорадно бормоча под нос. Чего я хотел добиться? Поймав себя на неадекватном поведении (блин, да откуда ему взяться-то – адекватному поведению в таком месте?!!) и, взяв себя в руки, я, стыдливо оглянувшись на Тарасова, быстро подобрал лежавший возле майора АК-47 и стянул подсумок с магазинами.
Оглядев свое приобретение и пощелкав затвором, предварительно отсоединив магазин и убедившись, что в стволе нет патрона, я остался вполне доволен. Несмотря на то, что автомат, вероятно, был из первой партии с фрезерованной ствольной коробкой и затертый местами до белизны, он оставался творением великого Калашникова и работал безупречно.
Едва я успел воткнуть рожок на место, передернуть затвор и забросить машинку за спину, меня окликнул Тарасов – переговоры закончились успешно. Охрана признала в капитане своего и разрешила пройти без пароля, учитывая форс-мажорные обстоятельства. Оказалось, что большую часть времени Тарасов уговаривал часовых пройти на территорию «Особого объекта» вместе с посторонним. Уговорил… черт красноречивый!
Тем не менее, открытое пространство мы пересекали очень медленно, стараясь, чтобы руки были на виду. Я буквально кожей чувствовал на себя десятки глаз, смотрящих на меня поверх прицелов. Невольно ссутулившись, я даже начал спотыкаться – так гвоздило меня повышенное внимание охраны. Обостренное восприятие подсказывало – у пулеметчиков просто чешутся пальцы на спусковых крючках. Видимо им всю жизнь вдалбливали – никогда, ни при каких обстоятельствах посторонний не должен пересечь границу объекта.
Но, вспомнив, зачем я туда иду, я постарался распрямиться и идти ровнее. Преодолев инстинктивное желание организма сжаться в комочек, я расправил плечи и стал четко печатать шаги. И тут отпустило – желание убить сменилось удивлением. Прицеливающиеся взгляды исчезали один за другим. Я наконец-то смог поднять голову. Мы с капитаном почти уперлись в стену. Дошли!
