Желтые листья, набухшие от дождя, непрерывно сыпались с веток деревьев, жидкая глинистая грязь расплескивалась при каждом шаге. Двигаться в таких условиях бесшумно было мне не по силам, поэтому, отбросив иллюзии о возможности скрытного перемещения, я получил выигрыш в скорости. Попросту говоря, я ломился через кусты как медведь, готовый каждую секунду шарахнуть очередью во все, что движется. Неожиданно мне вспомнилась охранная сигнализация Дьякона, и я усмехнулся. Попадись мне сейчас на пути детская игрушка, я бы точно отправил ее в пространство добрым пинком. Такое вот состояние. Скорее всего, это обратная сторона того напряжения, без которого невозможно заставить себя идти в бой. Все инстинкты категорически против, а надо идти на огонь, на пули, на отточенную сталь. Поэтому приходится тащить себя волоком, преодолевая голос разума и голос инстинктов. А как это сделать без напряжения? Никак.
Преодолев таким образом метров тридцать, я обнаружил лаз, ведущий в «пузырь», именно там, где и ожидал. При этом я не мог отделаться от ощущения, что за мной наблюдают глаза хищника — очевидно, когтерез находился неподалеку, но нападать не решался. Возможно, он уже имел неосторожность познакомиться с автоматным огнем. В здешних местах это проще простого. И хотя от близкого присутствия чудища у меня волосы на затылке встали дыбом, я заставил себя забыть об опасности, пока она не станет явной.
Забыть-то я себя заставил, но вот заставить себя не глядя лезть в темноту «пузыря» я не мог, Не хватало еще, чтобы меня там, в замкнутом пространстве, поджидал когтерез. Это было бы так на руку Кириллу, что я попросту не мог дать ему такой удобный спасательный круг. Вот спасательный круг из чугуна — пожалуйста. Его мне для Кирилла не было жалко.
Когда мне было лет семь, дед научил меня штурмовать доты. Он владел этим искусством в совершенстве — бил фашистов начиная с Севастополя и заканчивая Берлином. Во время этой затянувшейся военной Кампании доты ему попадались довольно часто, так что была возможность отточить метод до совершенства Мне же с дотами не везло — наверное, дед подавил их столько, что на мою долю уже не осталось. Скорее всего, это к лучшему, но как бы там ни было, за все годы войны в горячих точках, дот мне ни разу не попался. А если и приходилось подавлять какие-то укрепления, то я это делал недоступным деду способом — с расстояния в полтора-два километра, огнем из своей винтовки. В общем, дедов способ долгое время был для меня бесполезным, но сейчас я снова вспомнил о нем. Передо мной, конечно, был не дот, но сооружение, по характеру очень с ним схожее. И если в «пузыре» кто-то меня поджидал, то наука, переданная по наследству, могла оказаться очень кстати.
«А делали мы так, — рассказывал дед, приняв на грудь граммов сто водочки. — Подберешься к доту сзади и держишь наготове две гранаты. Одну сразу швыряешь под дверь и ждешь, когда она шарахнет. Как только дверь взрывом вышибет, тут же кидаешь вторую, но уже внутрь. А затем долбишь из автомата, пока патроны не кончатся. А их в моем ППШ было аж семьдесят две штуки. Если после этого кто из фрицев в живых остается, то выходят с поднятыми руками».
Деду-то хорошо, у него на такие случаи были две гранаты, а вот у меня ни одной. Пришлось обойтись автоматом, то есть опустить первые пункты инструкции, перейдя сразу к третьему. Сунув «ствол» в черноту лаза, я выдавил спуск. Руку как следует рвануло отдачей, боль выплеснулась из раны и разлилась по всему телу. Грохот ударил по ушам и затерялся в лесу. Мне показалось мало, поэтому, перехватив автомат обеими руками, я добавил две длинных очереди, полностью опустошив магазин. Несмотря на неистовую боль, я тут же перезарядился, чтобы не оказаться безоружным перед лицом неожиданной опасности, и только после этого осторожно пролез в нору целиком.
Через несколько секунд кромешная тьма окружила меня. Пришлось, морщась от боли, достать из кармана коммуникатор, чтобы подсветить путь его экраном. Но стоило мне глянуть на него, я с удивлением остановился — там мерцала новая строчка. Мерцала как линза вражеского прицела — почему-то именно эта ассоциация возникла у меня в тот момент. Пользователь с именем Servernij Olen сообщал следующее:
«Я передал Кириллу контроль над сном Катерины и Максима. Только если разбудишь Спящего Бога, с ними ничего не случится. Получите то, что я вам обещал. Иначе...»
— Сволочь! — произнес я сквозь зубы.
Вот уж с какой стороны я не ожидал подставы, так это от Оленя. Почему, кстати? Что заставляло меня думать, будто он всеми четырьмя ногами стоит на моей стороне? Кто я для него? Кем для него вообще может быть человек — существо, живущее меньше века? Какие отношения могут быть между смертным и древним демоном? Я вдруг с ослепительной ясностью понял, что мне всегда лишь казалось, будто я понимаю задачи и цели Оленя. На самом же деле я не мог осмыслить даже крохотной их части, поскольку полный его стратегический замысел находился не только за пределами отпущенного мне срока, но и за пределами бесконечного числа прошедших и будущих снов Бога. Я представил немыслимую череду возникающих и пропадающих Вселенных, разнообразие миров, которые были до нашего мира и будут после него. Мне стало страшно. Я ощутил себя не просто винтиком колоссального механизма, не просто пешкой в чужой игре, я почувствовал себя элементарной частицей в бурной жизни какой-нибудь далекой звезды. То, что с моей стороны казалось немыслимо важным — моя жизнь, жизнь Катьки и Макса, — на самом деле являлось лишь броуновским движением. Квантовым шумом.
— Вот зараза! — прошептал я, закрывая глаза.
Вспышки сверхновых звезд и столкновения целых галактик предстали перед моим внутренним взором. Это было похоже на работу не мной созданного механизма, разобраться в функциях которого для меня так же невозможно, как для муравья разобраться в функциях компьютера, пока он ползает по его деталям. И в этом компьютере я был не деталью, не крохотным транзистором, а всего лишь электроном, бегущим по натруженным проводам и дорожкам печатной платы. Если же быть до конца точным, то электроном был весь наш мир — просто один из снов бессмертного и вечного Бога. А я был одной из частиц, составляющих неисчерпаемость электрона, о которой говорил дедушка Ленин. Так как же ко мне мог относиться пользователь этого компьютера? В лучшем случае он мог вспомнить об электрическом токе, если тот потек не туда, если возникла какая-то системная ошибка.
И что бы я сделал, как пользователь такого компьютера? Постарался бы ошибку исправить. А раз уж вышло, что исправление ошибки на уровне электрона требует вмешательства в его структуру, то возникло внимание к моей скромной персоне. Просто я, как частица, оказался в нужной точке квантового пространства, и от параметров моего движения теперь зависит время жизни нашей вселенной. Той ошибочной вселенной-электрона, которая двинулась не по тому пути. Той вселенной, которую надо попросту уничтожить, чтобы она не мешала работе колоссального компьютера под названием Мироздание.
