Дима устроился на спине, как Лишнев, но глаза не закрыл. Он все меньше понимал – зачем нужна такая жизнь? Жизнь, в которой каждый спасал только собственное тело. Ради этого готов был к предательству, подлости, низости. Так, будто ни для кого не существовало понятия «совесть». Будто это слово начисто исчезло из людского языка. Или, из нелюдского?
Первым захрапел Лишнев. Потом донеслось тонкое сопение – это уснул Доценко, лежа на боку. Фокин, оставив сапоги, сполз на землю. Повозился, устраиваясь под курткой. Стало тихо. Дима лежал еще долго, глядя на черное небо, затянутое облаками. Звезд и Луны видно не было.
– Для чего все это? – шепотом спросил у неба Клоков.
Ему никто не ответил.
– Обман! – горько сказал Дима.
Он поднялся на ноги, посмотрел за спину. На спутников, которые делили с ним тяготы последних дней. Которые были совсем не такими, как он. Вернее, он был не таким. Чужим. Инородным телом.
Клоков тихо двинулся вперед, прислушиваясь. К середине ночи поднялся ветер. Он скользил между скалами, тонко свистел в камнях, завывал, натыкаясь на могучие плечи сопок. Мешал фиксировать другие звуки.
Дима шел довольно долго, даже поднялся по склону чуть вверх, прежде чем нашел то, что его интересовало. Озеро. Маленькое, неглубокое, расположенное на плоской вершине сопки. Наверное, днем оно выглядело очень красиво.
Клоков постоял, глядя себе под ноги. Потом решился и побрел к середине чаши, наполненной влагой небес. Озеро было совсем мелким. Чтобы промочить всю одежду, Дмитрию пришлось опуститься на дно. Сесть, словно он находился в ванне. Только тогда вода дошла до горла – все получилось так, как и хотел Дмитрий. Он нагнулся вперед, намочил волосы. Встал и двинулся обратно к берегу.
Вода стекала ручьями, когда Дмитрий вышел на сухое место.
– Я чужой в этом мире, – тихо, горько сказал Клоков. – Видишь, Боже, я не умею поступать так, как они. Не умею убивать, чтобы спасти собственную жизнь. Не умею предавать, лишь бы выжить самому. Не умею. И, знаешь, не смогу научиться этому. Даже если ты считаешь, что так надо, чтоб быть человеком.
Он помолчал, сглотнул слюну. Холодный ветер дул в лицо, размазывал влагу по щекам.
– Не умею. Но, самое главное, я и не хочу научиться. Возможно, это романтика. Или просто глупость. Я не буду учиться этому, никто не заставит мою совесть замолчать. Даже ты, Бог! И я выбираю смерть, потому что не хочу стать такими же, как они.
Клоков опустился на холодные камни. Вытянулся во весь рост и закрыл глаза. Дмитрий хорошо помнил слова Георгия Салидзе – уже мертвого Георгия Салидзе – о том, что ночи в Мурманской области очень холодные. Температура временами опускается ниже нулевой отметки, и при сильном ветре можно замерзнуть. Насмерть.
– Сегодня как раз такой ветер, – прошептал Клоков, хватаясь пальцами за камни.
Было немного страшно, но он принял решение и не собирался отступать.
«Умирать от холода не трудно, – вспомнилось Клокову прочитанное в какой-то книге. – Сначала озноб, конечности леденеют. Надо перетерпеть. Затем все проходит. Становится тепло, и ты просто засыпаешь…».
– Я стану частью этих скал, – уже плохо соображая, что происходит, пробормотал Дмитрий. – Камнями, ветром. И тысячи лет буду смотреть отсюда на людей. Пусть они меняются. Предают, убивают и находят себе оправдания за это. Мне безразлично…
Больше он не произнес ни слова, потому что губы перестали слушаться. Откуда-то из глубины сознания выплыли яркие, объемные картинки. Дима бежал по радуге, отрывая от нее цветные полосы, со смехом разбрасывал их во все стороны.
Внизу улыбалась мама. Дима махнул ей рукой, хотел что-то крикнуть, но получился черный мазок: «Прости, мама!».
За что прости? Почему он пытался шепнуть «прости»? Он не смог понять. Мысль оказалось неприятной, и от этого радуга под ногами стала зыбкой, призрачной. Дима рассердился на мысль. Отогнал ее прочь, словно назойливую муху.
Он вновь бежал по упругой цветной дорожке, вскинув руки к небу…
– Слава, – тихо шепнул Константин Лишнев.
– А? – приподнял голову Фокин. – Ты меня, Костя?
– Да, – спецназовец повернулся на бок. – Не спишь?
– Нет.
– Слава, можно спросить тебя об одной вещи? – Лишнев в темноте покосился на Марата Доценко, но тот продолжал тихонько посапывать, лежа спиной к говорившим.
– Конечно!
Лишнев привстал, тихонько передвинулся ближе к Фокину.
– Тошно мне, Слава! – признался он. – Из-за Любани. Никак не могу забыть. Вот закрою глаза – и Любаня передо мной. Она ведь тогда, в лагере, ко мне бежала. За помощью. А я ничего не сделал. Не спас ее.
– Ты ничего не мог сделать, Костя, – тут же отозвался Святослав. – Не за что себя винить.
– Там были провода под током! – лихорадочно прошептал спецназовец и ухватил священника за руку. – Если б я прыгнул на них, меня б убило! Но это не спасло бы Любаню!
– Верно, Костя! – встряхнул горячую ладонь Лишнева, подтвердил Фокин. – Там были провода под током. Ты не мог спасти ее. Между вами находилась непреодолимая преграда. Твоя смерть ничего не изменила бы.
– Так-то оно так… – резко убирая руку, горько произнес Константин. И вдруг сменил тон: – Что мне делать, Слава? Любаня приходит ко мне, просит: «Отомсти!». А я? Я здесь, в сопках. Бегаю от солдат, как трусливый шакал.
– Расскажу тебе одну восточную историю, – подумав, сказал бывший священник. – На свой лад. Многое пропущу. А ты послушай и попробуй найти в ней зерно истины. Для себя…
Как-то раз по дороге шли учитель и юный ученик. Учитель имел высокую степень посвящения, но, впрочем, это трудно объяснить. В общем, был почти святым. А святым не только многое разрешено, но и многое запрещено. В частности, он не мог предаваться чревоугодию. Думаю, это тебе понятно: человеку разрешалось есть только хлеб, рис. Пить воду. Что еще нужно тому, кто мало внимания уделяет физической пище, предпочитая духовную? Ну и вот, среди прочих запретов был такой: учитель не имел права дотрагиваться до женщины. До любой. То было одно из самых великих табу.
Шли учитель и ученик пустой дорогой, и спустя какое-то время достигли реки, которую надо было переходить вброд. А на берегу, возле стремительного потока, стояла женщина с корзиной. Старая женщина. Она плакала. Никак не могла преодолеть реку. Старухе не хватало сил, чтобы справиться с течением.
«Помогите мне, пожалуйста, люди, – попросила она. – Помогите перебраться на другую сторону. Я стою здесь уже несколько часов, но вы первые, кто появился на дороге…».
Ни слова не говоря в ответ, учитель поднял женщину на руки, ступил в быструю воду реки. Он перенес старуху на противоположный берег. Поставил на землю и пошел дальше. Вскоре его догнал ученик, невероятно пораженным тем, что увидел.
