Мутанты стремились к месту схватки, а не от него, и это означало, что Керзунов жив, бой продолжается. Я выждал, чтобы кровососы убрались подальше, потом направился, обходя аномалии, на юг.
Надо мной, рокоча винтом, прошел вертолет. Потом еще два, и наконец, четвертый – замыкающий. Эти, как и кровососы, спешили принять участие в битве добра и зла. Или… зла и еще большего зла?
Несколькими минутами позже канонада загремела с новой силой. Я так заслушался, что едва не наступил на кабана. Зверь был не очень крупный, он завалился в груду прелой листвы и помалкивал. Я-то думал, что мутанты покинули этот квадрат, и следил в основном за датчиком аномалий – они ведь не разбегутся. Потому и не приметил под листьями кабанчика. Зато он меня видел, чуял и при моем приближении вскочил. Гнилые клочья подстилки полетели в стороны, кабан сделал неуклюжий прыжок в мою сторону и рухнул – ткнулся широким мохнатым рылом в землю. Я вскинул автомат и, уже открыв стрельбу, заметил, что кабан ранен, передние ноги растерзаны пулями, наверняка кости перебиты. Дополз сюда и улегся, а я вспугнул… Обойдя его, я пошел медленнее. Грохот разрывов за спиной то набирал силу, то опадал, тогда становились слышны пулеметные очереди.
Постепенно плотность аномальных полей стала снижаться, мутанты больше не появлялись. Я уходил от места схватки на юг…
* * *
Рожнов пережил этот день. Пока я двигался в южном направлении, он шагал на восток, он и еще трое долговцев – они бросили технику и попарно, сменяя друг друга, тащили пятого, получившего две пули в живот. Не донесли и похоронили в километре от «Снежинки». Я узнал об этом после – три недели спустя, когда неожиданно получил мейл капитана. Раз уж вышла такая оказия, я спросил, как Полковнику удалось вытребовать Бледного у мужиков в «Снежинке». Ответ оказался прост: офицер пообещал, что заберет только монолитовца, а его барахло они могут поделить между собой. Трофеи, значит. Хабар у Бледного был завидный, это все знали, да и деньги водились.
Наверное, я слишком наивный человек, потому что не вижу ответа, лежащего, что называется, под самым носом. Или дело в том, что сам-то я, окажись там, в баре, Бледного вряд ли выдал Полковнику? Даже зная, что он из «Монолита». Или все-таки выдал бы? Пока судьба не загонит в угол, никогда не знаешь наперед, как поступишь…
К пяти часам, когда я отмахал больше десятка километров, на монитор ПДА вплыла яркая точка. Я отослал мейл Пригоршне: «Это я. Встречайте». Встретили пулеметом, направленным в мою сторону. Но дверца «Малыша» распахнулась, когда я из последних сил заковылял к вездеходу. Пригоршня подхватил меня одной рукой за локоть, другой вцепился в рюкзак, втащил внутрь. Бронированная дверь за моей спиной захлопнулась.
Химик сидел на водительском месте – он, значит, и навел на меня пулемет.
– Принес? – так приветствовал меня сталкер. Ну что же, это в его духе…
– В рюкзаке.
– Сколько?
– Десятка три, наверно. Второпях в рюкзак сыпал. У этого урода они в черепах лежали. Каждый артефакт в черепе мутанта. Лежали и посверкивали сквозь глазницы…
– Красиво, наверное, – протянул блондин.
– Холодец на закате тоже красивый, – буркнул Химик. – Никита, переложи их в контейнеры.
Заработал двигатель. Я сидел, привалившись к слегка дрожащему борту, и думал. Пригоршня завладел моим рюкзаком, стал в нем копаться, перекладывать артефакты в спецконтейнеры. Когда закончил, обратился к Химику.
– Ну чё, я с Вовиком свяжусь? Прикинь, Слепой, то есть Хромой…
– Можно Слепой, – сказал я, – теперь уже можно.
– Так ты прикинь, короче, нашли мы покупателя на эти штуки! Андрюха с ним уже сговорился. Вовиком звать. Шебутной такой паренек, прикольный. Приехал в Зону на сафари, его контролер из лагеря увел, мы с Химиком отбили. Он с перепугу чуть не обделался – не поеду, говорит, теперь в Зону! Так Андрюха ему и толкует, можешь у себя в подвале тир организовать, чисто сафари с живыми мутантами! Понял?
– Что ж, он новую Зону вместо этого Керзунова будет за Периметром создавать? – спросил я вяло.
– Та не, какая там Зона! Вовик этот – не такого полета птица, попроще, да и подурнее. Его максимум на что хватит – это…
Химику, должно быть, болтовня Никиты надоела, и он включил рацию. Покрутил настройку, наткнулся на армейскую волну – мы услышали ругань Полковника.
– Вы нарушаете договоренность! Мне плевать, кто санкционировал авианалет! – чеканил металлический голос. – Вам известны условия: я выжигаю заразу в Зоне, выжигаю каленым железом, а вы не вмешиваетесь в мои операции!
Я подумал: а ведь жаль, что Полковник тоже выжил. Правда, очень жаль. Лучше бы он сгинул, этот маньяк…
– Но мы не вмешивались, – вяло протестовал собеседник долговца. – Это не наша операция. Нас не поставили в известность… Полковник, послушайте, мои полномочия тоже имеют границы…
– Я потерял восемь единиц техники, оружие, людей…
– Мы возместим убыль матчасти, изыщем возможность. Дайте мне время до завтра…
– Завтра в одиннадцать ноль-ноль я буду на связи, – отрезал Полковник.
Разговор прервался, и Химик стал крутить настройку дальше.
– Интересно, чем они его умаслят? – спросил Пригоршня. – Танк подарят? Или подводную лодку с перископом, по Припяти плавать?
– Лучше бы его убили, – повторил я вслух. – Ну и союзничка вы нашли! Химик, ты говорил, что подберешь кого-то, кто согласится ударить по этому Керзунову… но не такого же психа!
– Именно такого, – бросил Химик. – Чем он тебя не устраивает?
– Тем, что он не человек! Он мутант, совершенно непредсказуем! Никогда не угадаешь, что творится в черепе мутанта…
– Вот тут ты прав, Хромой, то есть Слепой. – Пригоршня закончил упаковывать хабар и захлопнул последний контейнер. – Это уж точно, в черепе мутанта могут быть совершенно удивительные штуки.
Химик отыскал какой-то цивильный музыкальный канал, и я неожиданно услышал, как дикторша представляет Николку. Нашего Николку, из гостиницы «Звезда»!
– А теперь, уважаемые радиослушатели, – вещала девушка звонким голосом, – перед вами выступит поэт, автор-исполнитель, можно сказать, бард… Николай Каменецкий!
Раздался перебор струн, и Николка запел;
Там, где кончается путь,
Там, где стихает пурга.
Может быть, есть что-нибудь.
Может быть, нет ни фига.
Там мне отпустят вину,
Там позабудется грусть.
Может быть, там я усну,
