Дима спокойно опустил руку.
— Как успехи, Николай Сергеевич? — с подчеркнутой вежливостью осведомился он.
Астафьев пожал плечами.
— По-моему, работа техника везде одинакова. Она грязная и нудная.
— Грязь — явление временное. После шестнадцати лет дрейфа «Тандем» действительно нуждается в капитальной чистке коммуникаций, но это благодарная работа. Вскоре поддержанием порядка я мелкими видами ремонта займутся машины.
— Странная у вас логика, капитан. Мне казалось, что после инцидента с ИПАМом на всех устройствах, обладающих программами независимого поведения, будет поставлен крест.
— Вы ошибаетесь.
— Тогда можно вопрос? — Астафьев вскинул голову и посмотрел на нового командира «Тандема». — Почему вы отпустили меня? Зачем дали работу?
Логинов спокойно выдержал его взгляд.
— А вы полагали, что будете выброшены в вакуум?
Очевидно, встречный вопрос попал не в бровь, а в глаз. Николай побледнел, потом на его щеках вдруг появились пунцовые пятна.
— Три месяца вы не проявляли ко мне никакого интереса, — наконец произнес он. — Что случилось сегодня?
— Нашлось время поговорить, — ответил Логинов, усаживаясь в кресло напротив. Он не собирался объяснять Астафьеву, в каком состоянии достался ему «Тандем» и что подразумевает под собой понятие «борьба за живучесть корабля», который на протяжении шестнадцати лет подвергался внешним и внутренним разрушениям, функционируя на пределе возможностей аварийных систем поддержания жизни.
Три месяца, начиная с памятного момента включения резервной командной палубы, прошли для старшего офицера «Тандема» будто один нескончаемый, напряженный день, но теперь все изменилось: закончился период ускоренной информационной подготовки репликантов, в работы по управлению и восстановлению космического корабля вливались не только люди, но и простейшие механизмы, что значительно ускоряло процессы ремонта поврежденных секторов и подсистем огромного колониального транспорта.
Все постепенно приходило в норму, вставало на свои места, борьба за живучесть плавно перерастала в плановое техническое обслуживание, и у Логинова наконец в действительности появилось время, но не для отдыха, а для решения сознательно отложенных проблем.
— Вот что я вам скажу, Николай Сергеевич, — произнес он, глядя на Астафьева. — Я не новый божок, дорвавшийся до власти, и не тиран, узурпировавший ее, а действительный командир сменного экипажа колониального транспорта. Моя личная проблема заключалась лишь в том, что я спал, как в момент Внешней Атаки, так и после нее. И пригласил я вас не для того, чтобы демонстрировать собственное превосходство. Мне хотелось поговорить, задать кое-какие вопросы, относительно ваших взаимоотношений с ИПАМом, и просто, по-человечески поблагодарить за то, что не испугались, решились на создание поколения репликантов, вдохнули в них частицу прежних знаний, что и послужило в конечном итоге толчком к пробуждению основного экипажа.
Астафьев выслушал его в немом изумлении.
— Вы не считаете меня врагом?
Логинов отрицательно покачал головой.
— Я знаю, что такое терять товарищей, — ответил он. — Жизнь надламывала и меня, а что касается вашей попытки отстыковать «Ио» от станции «Танаис», то в этом вопросе я и хочу разобраться. Меня интересуют обстоятельства вашего контакта с ИПАМом, ведь именно он подсказал такое решение проблемы, верно?
— Да, это так. Но сваливать ответственность на него я не буду. Он только давал мне информацию по различным вопросам, а решения всегда принимал я.
— Боюсь, Николай Сергеевич, так было только в самом начале вашего тесного общения. С течением времени вы просто начали воспринимать логику ИПАМа как свою. Расскажите мне все, с самого начала, и, быть может, мы вместе сможем понять, что именно сформировало образ мышления его искусственной нейросети — логика обстоятельств или все-таки внешнее воздействие, полученное при атаке на «Тандем»?
Астафьев судорожно сглотнул.
— Хорошо. Я расскажу вам все, — ответил он после недолгой внутренней борьбы.
* * *
В техническую лабораторию, где на специальном стенде был закреплен ИПАМ, Логинов попал только к вечеру, когда с поверхности Ксеноба уже пришло сообщение о благополучной посадке крейсера.
Накоротко переговорив с Лозиным, он подошел к стенду.
Включив аппаратуру тестирования, изолированную от основной сети корабля, Дима сел в кресло, внимательно глядя на невзрачный шар, который едва не инициировал первый виток человеческой инволюции…
Что это, внедренная извне чуждая воля, навязанный путь, или закономерность развития искусственного разума?
Если нейроподобные системы двух цивилизаций подвержены одной и той же логике, то здесь можно говорить о закономерности, не оглядываясь при этом на аспекты теории вероятностей.
Импланты Логинова уже установили связь с комплексом тестирующей аппаратуры.
Блоки долгосрочной памяти. Подать питание, без активации нейросети, — сформулировал он мысленный приказ.
Два часа спустя Логинов устало откинулся в кресле.
Скрупулезный анализ «хода мыслей» нейросети, особенно в критические моменты функционирования, такие, например, как первый контакт с Астафьевым, не вызвали сомнения в логичности рассуждений ИПАМа и последовавших вслед за этим действий.
Дима закурил.
Итак, маленький кибернетический помощник действительно имел перед собой единственную цель — помогать людям, а если уточнить текущий приоритет, то конкретно взятой личности.
Он развивался, подчиняясь логике обстоятельств, и лишь одна ошибка, которую можно назвать недочетом разработчиков, прослеживалась в рассуждениях искусственной нейросети — стремясь во что бы то ни стало исполнить свой программный долг, о котором ему постоянно напоминали постулаты, поступающие из ПЗУ, он не имел запрета на совершение определенных действий, а именно — ИПАМу следовало запретить не только причинять вред человеку, но и видоизменять биологическую структуру живого существа.
Одна-единственная строка, добавленная в блок долгосрочной памяти, ежесекундно проверяющий логику нейросети, и ничего бы не произошло — Астафьев не подвергся бы процедуре принудительного имплантирования, а нейросеть ИПАМа не сформулировала бы в дальнейшем идею о полной замене биологических органов человека более прочными и совершенными, на его взгляд, конструкциями.
Введение такого запрета навсегда обезопасит людей от попыток искусственного рассудка «усовершенствовать» своих создателей.
