Пятно некроза, отреза́вшее путь к его пещере, исчезло, осталась черная, будто обожженная земля, покрытая ожоговым струпом. Гус с опаской покосился на струпья, сломал палку, ткнул в черноту, почесал в затылке и скомандовал:
— Обходим.
Упырь, проигнорировав приказ, ломанулся в некроз, попрыгал на корке и оскалился:
— Ы чиво бояться?
Выходит, и Упырь говорить умеет, молчун просто. Рыло указал на брата и вопросительно посмотрел на Гуса:
— Ы?
— Идем, — махнул рукой Гус и ступил на почерневшую землю. Зажмурился, съежился, но ничего с ним не случилось.
Сначала он шагал с опаской, потом уверенно потрусил за братьями. Чернота рассыпалась под ногами и взлетала угольной пылью. Вскоре она осела на Гуса и его попутчиков черной пудрой, и они уподобились обугленным трупам, которые почему-то продолжали жить.
Когда до пещеры осталось всего ничего, наперерез выскочили четыре оборванца, заросшие бородами по самые глаза. Увидев пятерых угольно-черных людей, они заорали и ломанулись в сторону старого города. Братья взяли их на мушки, но без приказа не стреляли. Оборванцы не замечали стволов, в их расширенных зрачках застыл животный ужас.
— Валите отсюда, — задыхаясь, прохрипел рыжий веснушчатый мужик, — о-облава! — Махнул рукой на юг и побежал дальше.
Порось отшвырнул обрез и бросился следом за рыжим, захваченный чужим страхом.
— Стоять! — приказал Гус.
Порось застыл.
— Подбери оружие.
Приказ тотчас был выполнен. Мальчики растерянно смотрели на «дядю», и теплота разливалась в его груди. Он нужен, его любят и ценят!
— За мной, мальчики, — ласково сказал Гус, — тихо, тихо. Не стреляем.
Облава гремела далеко. Иногда долетало эхо выстрелов. Гус спешил к дому как мог, припадая на больную ногу. Можно, конечно, попросить, чтобы его понесли четверняшки, но братья шагали «коробочкой», ощерившись оружием, и так Гусу было спокойней. На душе его пели птицы, он улыбался.
Все было, все! Гус хромал по обвалам, огибал камни и прислушивался к далеким крикам. Жены были, положение в обществе было, древние книги. И в книгах, и в жизни одна мораль. Ты — сам по себе. Никто не позаботится о тебе лучше, чем ты сам. Никого ценнее себя самого нет у человека! Только тот победит, кто помнит об этом. Сколько героев древности ошиблись, взвалив на плечи груз заботы… И весь мир на них ополчился. А кто заботился о себе, кто был разумным эгоистом,[2] тот жил себе прекрасно и плевал на общественное мнение. Пусть неудачники бранятся за спиной, кому какое до них дело?!
Гус знал, как жить. Гус знал, что делать.
Время шло. Почти стемнело. Гус решил не ждать восхода луны: здесь, у самого дома, он помнил каждый камень. Сосредоточенное сопение братьев успокаивало и придавало сил.
— Скоро будем дома, мальчики, — проворковал Гус, — дома много еды, есть вода. Завалим вход в пещеру камнями — никто нас и не увидит. Пересидим эту облаву, зато потом выйдем из дому хозяевами Полигона! Мы с вами вместе всё сможем!
Не доходя до ловушек, Гус приказал мальчикам взяться за руки. Еще не хватало, чтобы братья повторили судьбу девки. Обидно-то как! Аппетитная была девица, а поди ж ты — убилась. И дурак этот омеговский мясо не сохранил. Наверное, уже подпортилось, не засолить даже.
Четверняшки вслед за Гусом пробрались к пещере.
Вопли и выстрелы слышались уже не так далеко, можно было различить рев двигателей. Гус протиснулся в пещеру. Здесь царила абсолютная темнота.
— Сюда, — приказал он шепотом и по шороху ног понял: мальчики послушались.
Во второй «комнате» Гус нащупал факел в нише, нашарил огниво, запалил огонек. Испуганные братья жались к стене. Ничего… Гус первым делом кинулся в угол, где, надежно спрятанные, ждали своего счастья запасы. Откинул шкуры. Вот они, тюки с сушеным мясом, вот он, мешочек с солью! Тут много, Гус надеялся что-то во время засухи сменять на воду, но теперь-то он не один, как выкручиваться? Ничего, с мальчиками можно и грабежом промышлять, да и оружия они после облавы много наберут, будет на что жить…
Гус трясущимися руками развязал ближайший мешок со снедью. Вдохнул полной грудью… Где запах?! Не веря себе, он вытряхнул содержимое мешка на пол. Какие-то ветки, ветошь, обглоданные кости… Гус застонал от ужаса, схватил второй мешок.
Он потрошил мешок за мешком, и во всех было одно и то же, а вместо самых нижних попросту подложили камни. Гус заметался по пещере, братья провожали его встревоженными взглядами.
Теперь он обратил внимание на следы чужого присутствия: кто-то вынес из пещеры все ценное, оставив хозяина без пропитания и запасов! Кто?! Кто же?!
Гус, растолкав братьев, выбежал в первую комнату и почти сразу увидел то, что искал: прямо поверх рисунков было написано неровным почерком полуграмотного существа: «СДОХНИ, ПАДАЛЬЩИК!» И чуть ниже стояла подпись: «УКРЕПРАЙОН».
Гус опустился на пол, выронил факел. Это конец. Ему предстоит сидеть в пещере два-три дня, пока облава не завершится и страсти на Полигоне не улягутся. Нашли недруги тайник? Гус подорвался, дрожащими руками откатил камень, приваленный к стене. Нет, не нашли. Немного соленой волчатины, сушеных ягод-«глаз» да фляга с водой. На пятерых не хватит.
Четверняшки переминались с ноги на ногу, пялились на опекуна. Они в растерянности. Они испуганы его отчаянием… Это сейчас. А через день, озверев от голода, они убьют «дядю» и сожрут его. И ничто их не удержит. Гуса бы — не удержало.
Гус искренне улыбнулся. Выживает самый хитрый. Выживает самый умный. Выживает в одиночестве. Как он.
— Мальчики, — позвал Гус, — сходите-ка за водой, а? Здесь близко, а у меня нога болит. Сейчас выйдем, я покажу, куда идти, а дальше уж сами, ладно? Только в ловушку не попадитесь. В темноте видите?
Братья закивали. Он доковылял до выхода, высунулся, махнул рукой:
— Вон там, за тем выступом — родник. Вот вам бурдюки, ступайте, мальчики.
Близнецы мялись.
— Ступайте! — повысил голос Гус.
И они ушли — гуськом, чуть ли не за руки держась. Впереди шагал Рыло, за ним — Порось… Гус кинулся в пещеру, забыв о больном колене. Времени совсем немного. У него все продумано, снаружи вход и не заметишь… Он привычно двигал камни, прилаживал толстые доски и листы жести, подсыпа́л припасенной гранитной крошки. Вот так. Вот так… Станут братья ломать завал? Да кто их знает. Но в тайнике не только мясо, в тайнике «хауда», а отстрелять по одному лезущих через завал — плевое дело.
Из-за завала послышалось растерянное:
— Дядя! Дядя!
Гус промолчал. Он счастливо улыбался: успел. Теперь он выживет. А мальчики? Ну что — мальчики? В груди кольнуло. Гус поморщился.
