Виктор Иванович поморщился, подкатила не старость, а непрошеный собутыльник. Есть же свободные столики, так нет, этому менту именно этот уголок понадобился…
— Не помешаю? — милицейский старшина, решивший почему-то отдохнуть в форме, приветливо улыбнулся и уложил на край столика фуражку, демонстрируя высокую лысину, обрамленную хорошо подстриженными седеющими не по возрасту волосами. — Вижу по осанке человека военного, почему бы не выпить вместе за Победу?
— Присаживайтесь, чего уж там…
Вечер казался чуточку подпорченным, но уходить все равно не хотелось. Завтра предстоял тяжелый, как и любой праздник, день, и хотя бы немного отдохнуть было просто необходимо. А с утра начнется: отправить группу ПХД, остальных — на маленький училищный парад. Вроде готовы, осрамиться не должны. Потом лично проверить увольняемых в город, патрули завтра будут усиленные, а лишние штрафные баллы курсу сейчас ни к чему. Ну, и сидеть волноваться, пока последний не вернется, а это до полуночи, как минимум. Н-да, тяжелый будет денек…
— Да не переживайте так, все нормально пройдет, — старшина разлил по рюмкам свой коньяк. — Давайте, командир, за победу.
Собеседник задорно щелкнул пальцами и продекламировал что-то еще, чего Дубовенко не понял. Впрочем, он и не пытался понять.
22.10 . Воскресенье 8 мая 1988 г. Киевское высшее военное авиационное инженерное училище (КВВАИУ).
Друзья-сержанты шли от внутреннего КПП-два, отделявшего учебную зону училищного городка от жилой, по широкой аллее, «взлетке», в сторону общежития. Близилось время вечерней поверки, городок был пуст, воздух свеж, и Дмитрий Базов дышал полной грудью, вбирая в себя этот новый, только что открывшийся для него, необычный и жутко интересный мир.
— Странно, что не произошло совсем ничего, — Слава нарушил молчание. — Ты до сих пор ничего не чувствуешь?
— Нет.
— Ладно, не важно. Может быть, позже сработает. Сейчас пойдешь звонить?
Димон последний раз глубоко вдохнул и шумно выпустил из легких воздух.
— Да, до поверки успею. А все-таки, это здорово. Я тебе благодарен, Крот, чесслово.
Друзья пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Тяжелый длинный день заканчивался.
23.07. Воскресенье 8 мая 1988 г., г. Ленинград, ул. Вавиловых, 12. Родильный дом N 15.
Ира проснулась неожиданно и несколько минут вползала в реальность по какой-то мягкой, мокрой и скользкой поверхности. Она только что закрыла глаза, и в палате, казалось, ничего не изменилось. Некоторые соседки даже еще не ложились и продолжали заниматься какими-то своими делами. Но что-то неуловимое, все же, было не так. Ирина попыталась повернуться и вдруг осознала, что простыня под ней мокрая насквозь.
Рука, самостоятельно метнувшаяся под подол казенной распашонки, успела поймать последние истекающие капли. Воды!
— Девочки, у меня воды отошли… — дрожащим голосом произнесла Ира в сгустившийся воздух палаты.
Молоденькая, моложе Ирины, Ленка застыла возле своей кровати, еще шире распахнув свои и без того немаленькие глаза. У противоположной стены со страшным скрипом повернулась на своей лежанке стапятидесятикилограммовая обрусевшая армянка Лиля, спокойно переносившая свою третью беременность.
— Ну и чудненько. Чего испугалась-то, девонька? На то они и воды, чтобы отойти. Значит, родишь сегодня, все нормально. Перестань дрожать и дуй быстренько к акушерке, пусть готовятся.
Быстренько никак не получалось. Живот стал почему-то еще тяжелее, а вот ноги предательски дрожали и идти совсем не хотели. Ира по стеночке добралась до поста и, никого там не обнаружив, пошла до ординаторской.
Акушерка там и обнаружилась. Вдвоем с незнакомой сестрой они сидели за столом, на котором присутствовал несколько странный натюрморт: две чашки, чайник и разложенная на газете селедка. Взоры, обратившиеся на открытую дверь, были слегка туманны и сильно недовольны.
— Чего надо?
Ноги задрожали еще сильнее, заставив Ирину крепче вцепиться в косяк.
— У меня воды… Отошли.
— Нет, ну ты погляди! — акушерка возмущенно всплеснула руками, обращаясь к молча кивающей соратнице. — Ну, никакого покою от этих молодых дур, никакого отдыха культурного! — и уже обращаясь к Ире: — На то они и воды! Схватки есть?
— Нет… Не знаю… Наверно, нет.
— Не знаю… наверно… — передразнила акушерка и очень натурально изобразила плевок на пол. — Иди отсюда, ложись и жди, когда схватки начнутся. Тогда зови, и пойдем в предродовую. А щас не мешай! Могу я чайку попить или нет?
— Но… у меня кровать… Она мокрая, — Ира в ужасе отшатнулась и почему-то почувствовала жгучий стыд. — Я не могу лечь… туда.
Акушерка повторно всплеснула руками.
— Нет, ты гляди! Так и норовят все изгадить! — только теперь поверх резкого селедочного запаха до Ирины донесся стойкий сивушный аромат.
«Господи! Да они же пьяны!» — пугающая мысль раскаленной каплей обожгла переносицу.
— Тогда ходи по коридору!!! Если через час схваток не будет, пойдем на стимуляцию. Все!
Ира не помнила, как добралась до палаты.
«Маленький мой, родненький мой, как же мы здесь рожаться-то будем? Да за что же это вот так?»
Слезы ручьем катились по щекам, мочили шею и прокладывали дорожку к набухшей груди. Ирина, не замечая, машинально вытирала их и без того мокрым рукавом. Почти у самых дверей палаты она в изнеможении опустилась на стоящую в коридоре кушетку и разрыдалась в голос.
«Маленький, сладенький, не подведи. Выйди им всем назло. Как раньше в поле рожали? Помоги мне. Никто нам с тобой не нужен. Только ты и я. Мы всегда будем вместе, и всегда будем любить друг друга. Приходи скорее, я жду тебя».
Ира не знала, сколько она просидела вот так, растирая по лицу не иссякающие слезы и гладя мокрыми руками затихший перед последним рывком живот. Она не замечала, что кто-то ходит рядом и мимо, она не слушала бубнящее над ухом радио и не обращала внимания на пробирающий холодом сквозняк, лениво гуляющий по коридору. Из оцепенения ее вывел последний удар раздавшихся из приемника курантов и первые аккорды гимна.
«Девятое. Ты родишься девятого…»
И в этот момент живот стянуло длинным болезненным спазмом.
Из ординаторской на Ирин крик выбежала растрепанная акушерка.
9.53. Понедельник 9 мая 1988 г. Киевское высшее военное авиационное инженерное училище (КВВАИУ).
— Все, братцы, переку-ур! — на команду это походило мало, сказано негромко, да и далеко не в уставных выражениях, но выполнено было единодушно и беспрекословно.
