– Руку, – требует Гамов, невесть как оказавшись рядом со мной.
Я поднимаюсь на ноги и иду к выходу, игнорируя его. «You’ve arrived at panic station»[1], – надрывается над ухом солист Muse. Аварийное освещение мигает, я смотрю на предплечье и вздрагиваю: оно ярко-красное и покрыто пузырями.
– Ожог, – бросает в спину Макс. Я все еще не останавливаюсь, и тогда он больно хватает меня за левое запястье.
– Роза, постой.
– Розамунда, – откликаюсь я, почти рыча, и пытаюсь освободиться.
– Да подожди ты! – Гамов разворачивает меня к себе.
Впервые за полтора месяца я смотрю ему в глаза на одном и том же уровне и вздрагиваю. Чужая реальность совсем его не изменила – спокойный, уверенный, даже внешность та же. Светящиеся будто изнутри радужки, тонкие губы. Чертова Розамунда с ее чертовым ростом.
– У нас еще четверо мутантов. И дай взглянуть на руку.
Я коротко мотаю головой и дергаюсь.
– Прекрасно, – говорит Гамов и отпускает меня.
– Конечно, прекрасно! – отбриваю я. – Лучше не придумаешь.
С этими словами я вываливаюсь в коридор и дерганно иду по направлению к медицинскому отсеку. В книге доктор забаррикадировался там и даже не заразился, но кто знает, как все обернулось на самом деле. Нож я отираю о внешнюю сторону куртки, после чего отправляю его на место и меняю магазин в пистолете.
– План действий, Розамунда? – Макс, оказывается, поспешает рядом, спокойно мурлыкая в тон играющей музыке.
– Найти Дэна и не дать ему добраться до Земли.
– И… Роза Оливинская бьет мировой рекорд по количеству фатальных ошибок за день. Вернее, за два дня!
«Туров наябедничал. Или Арлинова», – раздраженно думаю я.
– Кстати, дай догадаюсь. Если ты не волнуешься за всех остальных, тогда… Тогда ты успела с ними пообщаться и потратила время на то, чтобы их спасти? А, Роза? Скажи честно, тебе хватило ума спасти героев книги? – В голосе Гамова поднимается кипучая волна гнева, но мои предохранители слетают раньше.
– Да ладно? – спрашиваю я, щуря непривычные глаза и отбрасывая волосы назад. – Серьезно? Я потратила время?
Гамов будто врастает в землю, но мне все равно.
– Ты не дал мне закрыть мир, ты втолкнул меня обратно, и теперь я понятия не имею, как отсюда выбираться. Ты нарушил все правила деконструктора, черт побери, Гамов, да ты совсем охренел!
С каждым «ты» я делаю шаг вперед, и он отступает до тех пор, пока не упирается спиной в перегородку. Потом скрещивает руки на груди и мягко улыбается.
Мои брови в прямом смысле слова хотят выехать за пределы лба. Я не знаю, что и думать, поэтому – от бессилия – фыркаю и отправляюсь проверять доктора. Не тут-то было. Гамов снова ловит за руку и снова не дает уйти.
– Очнись, Роза, – зло шепчет он, и мне становится страшно. – Хочешь поиграть в «ты не прав»? Изволь. Ты осталась в рушащемся мире, пока я был на Конгрессе, и только каким-то чудом не застряла в книге. Ты поддалась действию эндорфинов и собралась прыгать в прорыв. Ты откровенно слажала, деконструировав мир по нечеткому внутреннему признаку так, что тот не разрушился даже, а просто потерял верибельность. Ты избегаешь меня вот уже полчаса субъективки, ставя под угрозу всю нашу реальность. И это я еще не упоминаю всякие досадные мелочи.
На глазах закипают слезы, но возразить нечего.
– Давай, соберись. – Он мягко пожимает мое запястье. – Ты должна деконструировать эту дурацкую сказку.
– Сказку? – только и спрашиваю я. – Это жизнь, Макс.
Губы дрожат во второй раз за день.
– Нет, Роза, это сказка. Очень плохо, что ты воспринимаешь все как действительность. Отвратительно, что ты спасла персонажей, думая, что спасаешь людей. А от того, что ты дала реальности себя поменять, меня вообще воротит. Где твои навыки? Почему в учебных прорывах, со мной, ты знала все наперед, а тут запуталась и заплутала? – В его голосе звучат разочарование и усталость.
Я вздрагиваю. Сердце ухает вниз, в ад Данте, и разбивается вдребезги о самый последний круг, замерзшее озеро.
«Я спасла твою шкуру», – хочу сказать я – и не могу.
Остается только идти вперед.
– Ты даже забыла, как деконструировать. Ты решила останавливать Дэна, Роза! – Гамов и не думает уняться, почти кричит в спину: – Ты решила предотвратить концовку книги. Знаешь, что ты наделала? Ты поверила в ее реальность. Ты не понимаешь, что не дать Дэну добраться до Земли будет означать полную реституцию данного мира, что это – следование сюжету, самое идиотское, что может сделать деконструктор. Да как ты МГУ-то закончила вообще?!
Я задираю подбородок, потому что слезы текут по щекам, неумолимо притянутые искусственной гравитацией. Мне на лицо брызгает вода, и я удивленно морщусь, но не останавливаюсь, лечу по коридору вниз. Немного удачи не помешает никогда.
На станции идет дождь. Аварийная программа почему-то решила, что у нас пожар.
– Даже Беллами вон спрашивает: «Обрушится ли наш мир?», – орет мне в спину Гамов. Он невообразимо зол. Я тру рукой по щеке, и на ладони остается черная тушь.
Один поворот, всего один… Дверь медицинского отсека разломана на части, и сердце обрывается, останавливается. Я достаю из-за пояса пистолет и поворачиваюсь к мокрому Гамову, досадливо считая вероятности. Вода вместо любой другой системы пожаротушения – интересно, но недостаточно.
– А ты Muse слушаешь, да? – ядовито выплевываю я, потому что сказать нечего.
Единственное… В «Panic Station» нет таких строк. Я поднимаю голову. Динамики играют совсем другую песню. Соображать некогда, ноги сами несут меня в столовую. На пороге я замираю и чуть было не падаю от накатившей дурноты. Доктор лежит тут, и пистолет в его руке говорит слишком о многом.
– Так же не бывает, – едва слышно произношу я. – «И одною пулей он убил обоих». Откуда эта строка, а, черт! Не может быть, чтобы первой пулей он сломал проигрыватель, а второй – починил, что за чепуха! Да что вообще за комедия, – раздраженно машу руками. – Вода из поливалок, прямо привет «Константину», хорошо, что не святая, каюты, как в «Стар Треке», стены напоминают то ли ТАРДИС, то ли я вообще не знаю что, медицинский отсек полностью украден из «Светлячка» вместе со столовой!
Мир вздрагивает вокруг меня – и начинает расползаться на части.
– Звук дверей из «Дума», – мягко кивает Гамов, обходя меня.
– Точно! – чуть было не хлопаю по лбу я, замечая вдруг, что снова здорово ниже ростом.
Реальность идет трещинами, корабль начинает трясти. До меня наконец-то доходит, что я нашла точку напряжения. Украденный по кускам мир не бывает настоящим.
– Пойдем, Роза.
Гамов протягивает мне руку, потому что перед нами зияет прорыв.
– Сколько… Сколько ты об этом знал? – спрашиваю я.
