Святослав, прищурив голубые глаза, огляделся. Потом бросил вопросительный взгляд на Като. Как-то само собой получилось, что сын самурая и молодой князь образовали своего рода боевую пару внутри нашего небольшого отряда: хоть от Волыни до Ниппон в их времена не дойти было и в три года, сходство образа жизни сблизило их.
Като движением своего гладкого, не знавшего бритвы подбородка показал прямо перед собой.
Святослав перевел глаза туда, куда ему показали, и усмехнулся:
– Ага, точно, и я так подумал.
Он решительным шагом устремился к кювету, перепрыгнул через него и, стуча подкованными каблуками, ссыпался куда-то по невидимой отсюда лестнице.
Като озабоченно пробормотал:
– Куда же он один…
Сын самурая все еще был бос, но прыгнул через кювет легко, как кошка, и тоже быстро спустился куда-то, только мелькнули его растрепанные черные волосы.
Дик сказал Ланселоту:
– Ну а мы, как люди степенные, прыгать не станем.
И они, перейдя кювет по бетонному мостику прямо позади остановки, направились туда же, где исчезли наши меченосцы. Я поспешил за ними, нащупывая рукоять ножа за спиной. Драконы, думал я. Только этого мне не хватало.
Лестница вела в глубину узкой, перекрытой в конце мощной бетонной плитой щели, над которой по обрезу плиты красовалась яркая, словно флуоресцентная вывеска:
Харчевня Дохлого Гоблина. Входят все. Некоторые выходят.
– Это шутка? – спросил я Ланселота, спускаясь.
– Вероятно, – отозвался разведчик, не оборачиваясь. Я видел, что он освободил доступ к кобуре. Видимо, вывеска ему тоже не понравилась – хотя Лестер никаких сомнений явно не испытывал и, свернув в конце щели куда-то в сторону, исчез. Последовали за ним и мы, пройдя сквозь завесу из колеблющегося воздушного потока, заставившую мои волосы подняться дыбом.
Когда мы уже расселись за обширным деревянным столом, сколоченным из нарочито грубых досок, и погрузились в напитки, купленные щедрым Диком – собственно, в один и тот же напиток, светлое и легкое, слегка водянистое пиво, к которому приобретены были пресные, но ароматные хлебцы и копченое мясо – я спросил Лестера:
– А тебя не настораживает вывеска этого заведения?
В заведении мы были одни, если не считать темнокожего бармена, который в противоположном от нас углу, за обширной, массивной, окованной стальным полосами стойкой, занимался перебиранием и перетиранием развешанных по крючкам над головой пивных кружек.
Дик уставился на меня поверх края кружки.
– Чем она меня может насторожить? Это единственная харчевня до самого Локомо. Я был тут раза четыре. Никогда тут ничего не было. Патрули сюда не заглядывают, потому что им нельзя. Люди, конечно, всякие бывают. Но нас пятеро.
– А почему «дохлый гоблин»?
Дик усмехнулся и снова сделал добрый глоток.
– Чтобы позлить патрулей, внутрь-то им нельзя. Какому же гоблину понравится, что его дохлым дразнят.
Я фыркнул.
– Ну, ты и объяснил. Почему им нельзя внутрь? Почему они – гоблины?
Дик захохотал.
– Извини, я все время забываю, что ты не в курсе. Гоблины они потому, что они гоблины. Ну, увидишь – поймешь, конечно. Гоблины и гоблины, точь-в-точь по сказке: носатые, длинноухие, косоглазые. На самом деле они, конечно, анги.
– Будь неладно это проклятое слово, – вставил Ланселот, жуя мясо.
Я устало выдохнул, надув щеки, что заставило Святослава хихикнуть.
– Ну вы и объясняете. Оказывается, они все-таки не гоблины, хотя у них и косые глаза, а всего-навсего анги. Ох, как много это мне объяснило. Это народ? Раса? Клан? Каста?
Дик и Ланселот переглянулись. Дик поставил кружку.
– Ни то, ни другое, ни третье. Они – анги. Ну, гоблины они, как ты не понимаешь? Нелюди. Нечисть Хозяина. Слуги его, которых он сам, как говорят, и создал. Видишь ли, Хозяин много чем владеет, а хотел бы владеть вообще всем на свете. Чего-чего, а производственных мощностей для изготовления некробиотических слуг, или – если тебе так понятнее – некробиороботов, у него навалом.
– Некробиотических, – произнес Святослав, как бы пробуя слово на вкус. Я понимал, что происходит сейчас у него в голове – примерно то же происходило в голове и у меня. Знание линка было нам дано вместе со знанием значения всех его слов. И теперь каждое новое слово надо было умащивать в голове, притирая его к собственному запасу знаний и представлений, таких непохожих на то, что было привычным и понятным в этом нынешнем мире. – Некро… биотических. Мертвоживущих, так, что ли?
Дик буднично кивнул.
Святослав торжественно снял шелом, обнажив пшеничного цвета спутанные волосы, заплетенные по сторонам лба и затылка в четыре косички, и медленно перекрестился.
– Так мы, выходит, против Самого идем. Против Нечистого.
– Можно и так сказать, – ответил Лестер. – Хотя он, видишь ли, не Люцифер. Он – не падший ангел. Никто не знает, откуда они, Хозяева, вообще взялись и почему так получилось, что семь-восемь тысяч лет назад из них всех остался только один, который впитал всю их мощь и ярость. Но все совершенно точно знают одно: он – Враг рода человеческого. Он – очень плохой. Он – против нас. Но он не всесилен. Он силен, страшно силен, он коварен, он действует через предательство, ложь, алчность, ненависть – но он не всесилен. Я до сих пор не понимаю, почему избраны были именно мы. Но я знаю, что мы – избраны. Мы идем бросить ему вызов, потому что он совершил какую-то особенно мерзкую гадость. Наверное, к нам присоединится кто-нибудь еще, потому что я не вижу, как мы сможем добраться до него впятером. Но идти надо.
– Идти надо, – подтвердил я. – Мне так и было сказано. Но… некробиотических?
Сын самурая коротко вздохнул, сомкнув на секунду руки в молчаливой молитве.
Ланселот высоко вздел кружку, в последние три долгих глотка опустошая ее, потом со стуком поставил ее на стол и утерся бумажной салфеткой.
– Да, некробиотических, – подтвердил он. – Видал я и таких. И вот что я вам, ребята, скажу. Бить мне приходилось всяких. Но никого мне не было так приятно бить, как эту мерзостную нечисть. И если нас с вами там, в Цитадели, покрошат в капусту, мне одно уже радостно: что я по дороге постараюсь покрошить столько этой нечисти, сколько еще во всю свою жизнь не крошил. И это будет славная охота. Так я надеюсь.
Святослав снова перекрестился, отодвинул шлем в сторону и приник к кружке. Като посмотрел на то, как князь глотает, и тоже взялся за пиво.
– Ну что ж, пусть так и будет, – сказал я, придвигая кружку. – Я бы только одно хотел знать. Дик – охотник, Ланселот – разведчик, про Като и Святослава я вообще не говорю – видно же, бойцы славные. А вот чем могу быть полезен я, с одним ножиком-то?
