Избили. Что? Выйдешь на улицу с пистолетом? Расстреляешь их? Хорошо. А дальше что? Придут другие, убьют тебя. А еще лучше тебя просто завалят прямо там, а меня потом пустят по кругу. Ты этого хочешь, верно?
Голова Генриха опустилась на колени девочки, а сам он в этот момент сжимал зубы, чтобы не раздалось его собственное скуление. Эти слова, как нож проникли под ребра, а после ранили самое сердце. Теперь он ощущал то, какую боль принес своему самому родному и близкому человеку, который сейчас прямо осуждал все прошлые действия и, быть может, те, которые он хотел сделать. Нет. Он не должен был совершать того, о чем сказала девочка. Он просто не имел на это права.
— Я обещаю, что ничего плохого для тебя не сделаю. Обещаю, — он поднялся с колен и как-то вяло, немного ссутулившись, пошагал вон из кухни.
Еще недавно они были семьей, а сейчас… Сейчас он ощущал себя одиноким. Одиноким настолько, что хотелось повторить действия того мужичка, который висел на столбе. И также как он повесить себе на шею табличку с надписью: «Кризис лишил меня семьи, и теперь я лишаю общество себя» или что-то подобное…
…
Звонок. Уже никакого вздрагивания. Телефон достается из кармана.
— Да?
— Мы подъехали. Выходи, Генри. Мы прямо у твоего входа, аэромобиль серого цвета. Кстати… Давно у вас тут гирлянда висит?
— Какая гирлянда?
— Ну… Висельник. Висит такой красивый, весь покрытый инеем. Хоть бы службу вызвали.
— С утра висит, но мне он не сильно мешает.
— Не заботишься ты о психологическом здоровьице дочурки. Поторопись. Время не ждет.
— Тороплюсь-тороплюсь.
Генрих отключил свой телефон, после чего положил его в карман. Пара мгновений, и тело скрывается под броней пальто, снова обуваются немытые берцы, а затем на руки натягиваются кожаные перчатки. Он выходит, затем закрывает дверь и слышит дружелюбное пиликание. Как это странно, когда в недружелюбном состоянии слышишь такие звуки.
Человек мрачно подходит к лифту, далее нажимает на сенсорную панель и спускается вниз, на быстро пришедшем лифте. В голове возникают очередные паршивые мысли, но он быстро их гасит, ибо… Какой смысл думать о том, что итак знаешь? Если они прибыли сюда отнять рабочих, значит, следующее действие — захват завода. «Сколько их будет? Так же, как и в прошлый раз? Пятеро? Нет. Это невозможно. Нас поубивают работяги».
Он вышел из дверей дома, когда на улице уже стоял негр, который открыл дверь в салон аэромобиля. Машина чем-то напоминала змея, а именно его голову с частью шеи. Дверь поднялась вверх, затем Генрих сел внутрь. Внутри был Романо, за рулем один из бугаев, на заднем сидении Чаки и второй бугай, а впереди, рядом с первым здоровяком, сел негр.
— Здравствуйте, — проговорил Генрих, опустив взгляд.
— Здравствуй-здравствуй. Судя по тому, что датчик не среагировал, оружия у тебя нет. Молодец. Знаешь… Я тут про тебя еще кое-что нашел. Ты вот мне скажи. Тебя совесть не мучает? — спросил Романо, с улыбкой глядя на человека.
— По поводу чего?
— Ну, смотри. Процессоры твоих планшетиков производились заводом «Military&PC». Это процессоры, которые применяются сугубо в КПК и НПК военных. Далее смотрим на материнку, аккумулятор и прочее железо, все произведено военщиной. Кроме того, мне в руки попал один занятный НПК… На нем твоя марка. Кому принадлежал этот НПК?
— Не знаю.
— А я знаю. Шок-пехотинцу. Вся местная пехтура снабжена НПК, твоего и тебе подобных заводов. Не стыдно? Ты, кровососущее? Еще меня ты будешь считать нелюдем.
— Это государственный заказ, — человек отвернулся к окну.
— Ха-ха! А ты знаешь, что государственные заказы можно не принимать? Для тебя это открытие, мил человек? — человек подождал ответа, но, не дождавшись, начал говорить. — И вновь обиженное молчание… Сердце кровью обливается от того, как ты сам себе противен. Хотя, думается, что об этом ты только сейчас и задумался, когда тебе в жопу могут запихать электродубинку и включить на полную мощность. Откуда знаю такие извращения? Читал сводки определенные, они так недавно мальчишку запытали. Анархиста в нем признали. А копы его приняли в твоем районе. Может, ты его видел?
В этот момент в голове человека возник тот паренек, который что-то кричал шок-пехотинцам, то, как его скрутили, а потом через НПК связались с полицией. На душе стало как-то невыносимо больно, а дальнейший путь проходил в молчании и лишь время от времени, он с ненавистью всматривался в фигуры людей в черной броне.
…
При подъезде к промышленной зоне было видно несколько машин шок-пехоты. Кроме того, какие-то грузовики без марок. Что-то здесь было не так. Все это какие-то странные совпадения. А особенно было странным то, что все они пришли в движение при подлете машины Романо.
— Что это значит?
— На нас облава, наверное. Все! Конец. Приплыли… Как жаль, как жаль… А мы только начали с вами всеми работать. Прощайте, друзья, сейчас нас с вами убьют, — с какой-то издевкой проговорил Романо, а после добавил. — Ты серьезно думаешь, что мы бы в шесть рыл пошли брать завод? Хренового ты о нас мнения.
— И шок-пехота пойдет?
— Нет. Они оцепят территорию завода.
— Шайка… — прошипел Генрих.
— Не шайка, а эффективное предприятие. А эффективное предприятие всегда должно иметь помощь от государства. Шок-пехота — инструмент, а я его владелец в этот момент, — ответил Романо на шипение. — Давай. Выходи. И откроешь мне дверь. Это — жест покорности, и ты его произведешь.
Генриха немного затрясло, но все же он вышел из аэромобиля, после чего обошел машину и открыл дверь своего нового «хозяина», который довольно спокойно вышел из машины. К аэромобилю уже двигался человек в черной броне, с двумя красными полосками рядом с правым окуляром шлема, что чем-то напоминал череп.
— Здравия желаю, лейтенант Романо, — послышался искаженный хрипениями и довольно страшный голос этого шок-пехотинца. На броне виднелись «громоотводы», которые ловили ток и направляли его в аккумулятор. Кроме того, виднелись и типичные для шок-пехоты «излучатели» на кулаках в виде этакого кастета, небольших выступов на локтях, на коленях и на сапогах, иногда излучатели ставились и на наплечник.
