Все ищут. А мне — литров сто ртути найти и баста!»
Поставленные контрольные метки: еле заметная волосинка — выше уровня глаз, зажатая дверью и косяком на месте; тонкая змейка речного песка у порога — не тронута. В дом никто не входил.
Отрыл навесной замок. Вошел к себе, скинул всё на пол посередине у входа. Сил нет совсем. Ноги гудели — чувствовал, что под пластырем от мозолей, наклеенным заранее на проблемных местах творится ад.
Скинул берцы, морщась от неприятного ощущения, аккуратно отклеил пластыри — всё не так плохо, как могло быть. Почувствовал холодную благодать деревянного ровного пола. Как мало нужно для счастья!
Открыл окно, чтобы выветрить спертый воздух. Достал из тумбочки армейского образца, хранившуюся до особого случая, бутылку пятизвездочного коньяка «Белый аист». Налил в стакан на четверть, выпил. Мигом ударило в голову и в колени. Где-то был лимон? Там же в тумбочке — вот он. Лимон резать не стал. Откусил от лимона прямо с кожурой. Сок побежал по подбородку. Не вытер. Реально — все пофиг — так устал.
Хотел открыть банку тушенки, нашел ее взглядом, но сразу почувствовал, что на такой подвиг не способен. Прошёлся взад-вперед вдоль от двери до окна. Норм. Снял все с себя и кинул в пластмассовый таз, стоявший у входа под вешалкой. В чем мать родила рухнул на раскладушку лицом вниз.
Коньяк уже разлился по всему телу. Запах подушки. Дома.
Через час поднялся. Победил полбанки тушенки с двумя стаканами молока и парой уже сильно черствых баранок — без молока — зубы сломать.
Нужно было наносить воды из колодца — два ведра. Замочить все провонявшее потом и костром, да и помыться.
Оделся — трусы, майка алкоголичка, тапочки. Взял таз и ведро вышел на улицу.
Легкий ветерок приятно обдувал тело. Бекас повернулся в сторону солнца, с закрытыми глазами, расставил руки вширь— всю жизнь бы вот так простоял.
Таз оставил у входа. С ведром пошел к колодцу.
Вернулся с ведром воды и первым делом залил весь шмот в тазу, настругал в таз мыла от души. Пусть киснет до вечера. Пошел было уже за вторым ведром, но вернулся.
— По какому поводу банкет? — сказал он вслух сам себе, — Что за случай такой особый?
Уже мысленно про себя ответил: «Живой!» и чокнулся с бутылкой коньяка, накатив ещё четверть стакана. Стало совсем хорошо.
Бекас крутил отполированную за многие годы ручку колодезного ворота, сделанную из гнутой железной трубы. Цепь, уходящая в глубину сруба, поскрипывала при каждом полном обороте. Ведро, приятной тяжестью, медленно поднималось, достигло высоты обшитого досками оголовка. Вода в ведре, до того мерцавшая искрами в темноте, уже поймала в своё отражение небо, сверкнула серебром, плескаясь через край.
Переливая из ведра в ведро, Бекас услышал приближающийся звук со стороны грунтовки — «тык-тык-тык, ры-ры-ры, тык-тык-тык»
Он повернул голову в сторону дороги и увидел мотоциклиста на черном «Урале» с коляской. Мотоциклист ловко объезжал рытвины и большие, не известно какой глубины лужи, в каких-то местах приподнимался с сиденья, как это делают жокеи на скачках.
На мотоциклисте были надеты большие очки в стиле авиаторов первой мировой войны, открытый шлем-каска, черная кожаная двубортная косуха с массивной железной молнией трактор.
Увидев приближающегося мотоциклиста, Бекас заметил для себя сразу две вещи: «Козырный фраер какой, но что-то с ним не так…»
Только когда мотоциклист поравнялся с колодцем и остановился, когда спустил очки авиатора себе на шею и снял мотошлем, из-под которого на плечи упала копна вьющихся волос цвета льна, только тогда Бекас понял, что с мотоциклистом не так — молния на косухе не на ту сторону.
«Деваха!» — удивился Бекас и мысленно присвистнул.
— К дому культуры я правильно еду? — спросила она, смерив взглядом Бекаса снизу вверх — от тапочек до майки-алкоголички и обратно.
— Нет. Надо было на той развилке направо и по главной дороге до конца. Там упре… — Бекас на мгновение замешкался —"..тесь"… «..шься»? Закончил —…шься.
— По-ня-тно, — протянула она, кивнула на ведро. — Я водички выпью?
Бекас молча развел руками — конечно.
Она слезла с мотоцикла, подошла к ведру, наклонилась, дав шанс Бекасу заценить зачетную задницу в обтягивающих кожаных штанах и кобуру в стиле тактика на двух ремнях, затянутых вокруг правого бедра, и одним ремнем, уходящим вверх, к поясу, под край кожанки.
Торчащую из кобуры массивную рукоять пистолета Бекас не смог идентифицировать. Подумал — что-то бельгийское — вроде бы «Браунинг».
Бекас наблюдал, как незнакомка подняла полное ведро, поднесла его к своим губам и отпила с края, не пролив ни капли.
Коньяк все еще вращал карусельные вихри в голове Бекаса, и поддавшись коньячным завихрениям, он игриво заметил:
— А вы, наверное, спортсменка! — сказал Бекас перейдя все же на «вы».
Она ничего не ответила, поставила на место ведро. Расстегнула косуху полностью; заправила под пояс своих кожаных штанов майку, задравшуюся во время езды. Пупок и плоский загорелый живот мелькнули на секунду.
Бекас прочитал на её майке надпись, идущую поперек груди. Правильнее сказать не надпись, а картинку — человеческий оскалившийся череп, пробитый навылет красной молнией. Вверху черепа было написано такими же красным и тревожными буквами — «не влезай»; а под черепом слово — «убьёт!»
«Точно — спортсменка!» — понял Бекас.
«Тык-тык-тык» — продолжал тарахтеть холостыми оборотами «Урал», заполняя возникшую неловкую паузу.
Она закинула ногу через сиденье, натянула очки, поправила их несколько раз, взяла шлем, висевший на руле, сказала:
— Спасибо!
«Ры-ры-ры!» — крутанула ручкой газа, развернула «Урал» на сто восемьдесят, управляя им одной рукой, другой ловко надела мотошлем и застегнула его уже на ходу.
«Тык-тык-тык» — «Урал» удалялся по грунтовке на первой передаче. Бекас смотрел ей вслед, угадывая— приподнимется ли она с сиденья или нет, проезжая большую глубокую лужу, в которую коляска попадет колесом непременно. Так и вышло — она привстала слегка — Бекас ещё раз оценил ее задницу.
Через час Бекас шагал по центральной алее бывшего совхоза к единственному двухэтажному зданию, которое называли дом культуры. Раньше в нём располагался весь, как тогда называли — административно-культурно-бытовой-сектор: правление совхоза, сельсовет, кино-клуб; культ-массовые кружки: танца, хорового пения, изостудия, кружёк авиамоделистов; библиотека. Там на втором этаже, в бронированной комнате с постоянной охраной у двери барыжил Одноглазый Чили. К нему и шел Бекас, скинуть «Макарова» и патроны, ещё договориться по остальным трофеям, прикопанным в схроне.
За «Макарова» Бекас рассчитывал взять рублей двести. За патроны — не
