не будет, потому что он, давеча, того… этого…» А тип этот жуткий поворачивается и уходит. И вижу: поднимается по лестнице на третий этаж. Ну, тут мне совсем как-то не по себе стало. Закрыл я дверь, закрыл окно, ставни опустил и вылакал с нервической трясучки полжбана водки. Вот и все, такие, значица, пироги с котятами.
— А почему он Вас, собственно, так напугал? Может быть, это был просто постоялец Фрюка? Ну, с третьего этажа? Ошибся в темноте, перепутал двери… Сами знаете, как оно с пьяных глаз бывает.
Буба снисходительно усмехнулся и помотал головой.
— Да нет у Фрюка никаких постояльцев, кроме нас с Марко. А теперь, почитай, я один и остался. Кто ж к этой старой заднице-то на постой встанет, кроме как по безнадеге? И нет у Фрюка никакого третьего этажа. Был, да весь выгорел. Пожар там был, понимаете? Так теперь старый сквалыга чуть шорох в трубе услышит, сразу за пеногон хватается. Хотел было вообще котельную закрыть и замуровать, но я ему запретил… Ну, как — «запретил» : поднес кулак ему к морде и сказал, что ежели у меня поутру седалище к кровати станет примерзать, так он на свое вообще месяц сесть не сможет… Ну вот, а третий этаж после пожара, все-таки, замуровал. Чтобы, понимаешь, нищие туда не лазали спать. Там после лестницы — каменная кладка.
— Забавно, — Фигаро в два глотка прикончил пиво и потер ладони друг о друга. — А Вы не слышали, как этот тип в черном входил в парадный?
Буба нахмурился. Пожевал оставшийся от рыбы хвостик, выплюнул его, потер лоб и медленно покачал головой.
— Не, не слышал. Но укумекал, что Вы, господин следователь, сказать хотите. На двери в парадный петли сто лет не смазывались, да и пружина там такая — весь дом слышит, когда кто-то входит-выходит. Сталбыть, должен был услышать…
— Но — не слышали?
— Не-а. Ни хрена не слышал.
— Ладно, — следователь решительно встал и отряхнул брюки. — Спасибо за рассказ. Я думаю, господин Комель, что мы с Вами еще увидимся… Нет-нет, Вы меня неправильно поняли! Просто поговорить для уточнения некоторых деталей. Все это… интересно.
Часы на башне зашипели, вздохнули и громко пробили дважды. Стая ворон поднялась в небо и хрипло каркая, описала над городским центром круг почета.
Начался мелкий дождик; Гастон поднял крышу коляски. От дождя-то она спасала, но сырой ветер дул, казалось, со всех сторон. Фигаро не выдержал, матюгнулся, сложил пальцы в сложную фигуру наподобие кукиша и сосредоточился.
Зашипело и в воздухе запахло клубникой. Следователь насупился, надулся и начертал в воздухе круг, но, видимо, опять где-то ошибся. К запаху клубники добавился запах горелой бумаги, а увязавшаяся за коляской собачонка удивленно взвизгнула и взлетела в воздух. Фигаро покраснел, пробормотал извинения и повторил свои манипуляции, только в замедленном темпе.
Что-то затрещало, и вокруг коляски образовался пузырь теплого воздуха. Ветер сразу стих, выдавленный наружу, мир сразу стал не таким мрачным и сырым. Колдовство работало; теперь сидеть в коляске было так же приятно, как в лесу возле костра. Гастон зааплодировал:
— Браво, браво, Фигаро! Браво! Право, неплохо сработано!
— Ну… Не так, чтобы совсем… — Следователь проводил взглядом истошно лающую дворняжку, которую порывистый ветер увлекал за угол общественной бани. — Но для середнячка сойдет.
Они выехали из Центра и свернули на Большую Пружинную. Фигаро не любил эту часть города. Улицы здесь были широкими, но грязными и лишенными зелени; торчавшие из огороженных кирпичными бордюрами квадратов земли деревья больше походили на сгоревшие бревна. В лужах расплывались масляные пятна, и даже сам воздух, казалось, был пропитан маслом и мелкой ржавой взвесью.
— Итак! — Гастон хлопнул в ладоши. — Что мы имеем? Вам не кажется, что история этого Бубы весьма интересна?
— Не кажется, — Фигаро пожал плечами. — Даже если этот фонарщик действительно видел какого-то человека в черном плаще, сам этот факт не говорит ни о чем. Абсолютно. И в суде это не будет иметь никакого значения.
— Странного человека, прошу заметить!
— И что? Обвинение сожрет Вас без соли. «Господин судья, мой подзащитный невиновен! Это был Одноглазый! Я видел его давеча с ножом! Он резал курицу и зловеще смотрел на меня!» Бред, ерунда. И потом — что значит «странный»? Странный для кого? Если бы Вы увидели человека завернутого в ковер и обмотавшего голову шарфом он, конечно, показался бы Вам странным. А, между тем, в каком-нибудь южном эмирате он слился бы с толпой. Странный, скажете тоже… Это Вы еще не видели доцента Хунта на моей старой кафедре — вот где воистину странный тип! Когда он пил водку, то всегда бросал в стакан маринованную луковицу — бр-р-р-р! А спал в офицерских сапогах и со шпагой в обнимку.
— Ну, — Гастон развел руками, — Мастер-колдун. Они все немного двинутые.
— Во-о-от! Об этом я и говорю! Нельзя же, в самом деле, бросать за решетку только за то, что человек выглядит непривычно в глазах толпы обывателей! Именно с этого началась Большая Охота на Ведьм. С животного испуга, порожденного глупостью всех этих пьяненьких Гансов, истеричных Мэри, визгливых Пьеров и вороватых Патриков. И что в итоге? Историю развернуло вокруг оси, несколько лет в учебниках по Новейшему Миру — сплошная кровь и отрубленные головы, колдовство взято под строжайший государственный контроль, мир сдвинулся в сторону индустриализации и на смену квазиматематике и метафизике пришли механика и алхимия…
— А это разве плохо? — Гастон развалился на плавно покачивающемся сиденье. — Вы, Фигаро, часом, не луддит?
— Что Вы! Я не против паровозов, безлошадных фаэтонов, фотомашин и центрального отопления! У меня у самого дома насосный водопровод! Я просто говорю, что, по-моему, прогресс должен происходить как-то по-другому. Иметь другие причины… И потом: Вы уверенны, что это все — именно прогресс?
— Колдовство было элитарно, — Гастон пожал плечами. — Весь мир, пардон, держала за яйца горстка избранных, которая могла заставить большинство встать в любую угодную им позу. Их прихоти делались все причудливее, а политика — все непонятнее. Сами бы они не потеснились. Социальный взрыв стал неизбежен.
— Но я к этому и клоню! Получается, что любой переворот, любая революция, это когда на смену расслабившейся и зажравшейся группе жуликов приходят другие жулики, только поматерей, помоложе и понаглей. Эдакие поджарые, вечно голодные творцы будущего. Тьфуй…
