другой формы. Пытаемся отыскать лишь что-то знакомое, понятное разуму. Человечество в принципе — заложник привычек.
А что, если в самой жизни нет никакого смысла? Ради чего всё это? Да, мы стремимся к цели, добиваемся, строим дальнейшие планы, рожаем детей, воспитываем, а затем стареем и умираем. Но какова цель всего этого процесса? Зачем природе нужен человек, который вредит ей, чаще всего мешает другим, параллельно идущим циклам?
Ведь мы становимся ей не нужны примерно на рубеже сорока лет. Ровно с этого возраста у людей возникают гормональные сбои, половые инстинкты иссякают и постепенно сходят на нет, зато выявляется целая куча заболеваний. И ведь с последними боремся мы сами, без участия сил природы. Так в чём наша цель? Зачем мы нужны на этой планете?
Я сидел на ступенях у лазарета в полной темноте и одиночестве. Мысли, словно чёрные тучи, кружили в голове, не давая сосредоточиться. Отвлечься тоже не получалось, я постоянно возвращался к поиску смысла и понятию «Судьба». Вот только не видел ни того ни другого.
Какая может быть судьба у ещё даже не сформированного плода? Что за карма прервала его существование, даже не позволив осознать себя? Или это в наказание мне? Но за что? Неужели за гонения религиозных фанатиков? Но ведь тем самым я спасал тысячи других жизней.
Вот только природе, скорее всего, наплевать, как и всем богам, когда-либо придуманным человечеством. Она в одночасье смела с поверхности всех разумных, оставила лишь жалкую горстку для нового витка эволюции и запустила процесс восстановления. Он явно просматривался из-под стаявшего снега и именно то, что я видел, заставляло мои мысли кружиться в данном русле.
А я, в свою очередь, был благодарен, потому как отвлёкся, переключил внимание на что-то другое. Иначе я бы уже резал на ремни ту тварь, которую сейчас допрашивал Толя.
Он вернулся сразу, как только Вику доставили в лазарет и уложили на операционный стол. Тем самым спас жизнь девчонке, которую я забивал ногами.
Может, мне не так много лет, чтобы кидаться фразами, мол, до сего дня я ни разу в жизни не поднимал руку на женщин. И это было именно так, но в тот момент её молчаливый насмешливый взгляд затмил разум, а гнев сделал всё остальное. Задержись Толя ещё на пару минут, и допрашивать было бы уже некого.
Из лазарета меня тоже выперли, чтобы не шумел и не мешал работать специалистам. Докторам без разницы, какую ступень я занимаю в иерархии общества. Они бесцеремонно вытолкали меня за дверь и пригрозили смирительной рубашкой. А не доверять им повода нет, потому пришлось подчиниться.
Вот так я уже третий час сидел на ступенях и смотрел в темноту. Из подвала доносился мерный треск генератора, а свет из окна операционной лишь немного разгонял мрак. Взгляд случайно наткнулся на проталину и то, что всегда казалось привычным, сейчас подстегнуло совершенно другие мысли.
Когда жизнь на планете ещё бежала своим чередом, мы обращали внимание на грязь, лишь когда наступали в неё новыми ботинками. Чертыхались, вытирали подошву о почерневший сугроб, что сохранился, благодаря тени у стены, и бежали дальше. Ведь все мы такие занятые, порой даже времени в сутках недостаточно, чтобы завершить все дела и успокоиться, остановиться хоть на мгновение.
Сейчас в моём распоряжении, кажется, целая вечность, и взгляд, упавший на почерневший сугроб, поначалу не вызвал никаких эмоций. До мозгов медленно доходило, что это не привычная, опостылевшая глина, а что-то совершенно другое. А когда наконец мысль сформировалась, я на мгновение даже забыл о случившемся с Викой.
Природа нашла лазейку совершенно свободно и абсолютно без участия человека. Я даже поднялся, чтобы получше рассмотреть то место, где снег полностью стаял. Плодородный чёрный слой составлял примерно пять сантиметров. Не удивлюсь, если к концу мая, на нём проклюнется молодая, зелёная травка. И вряд ли хоть кто-то сможет дать ответ на вопрос: «Откуда она здесь появилась».
Именно это и повернуло мои мысли в сторону необходимости разумной жизни на планете. Мы веками ломали голову, размышляя о собственном происхождении, придумали тысячи всевозможных теорий о богах, эволюционных процессах. Но всё до банального просто — так захотела природа. И нет в том никакого смысла, никакой судьбы, лишь лазейка для конструктора, из которого и создан человек разумный. Как говорится: «Потому, что могу», вот и всё.
Позади скрипнула дверь, и на ступени рядом со мной приземлился Толя. Он тут же вставил в зубы сигарету и пыхнул вонючим дымом. И где он до сих пор их достаёт?
— Ну, ты как? — уже в десятый раз задал он этот вопрос.
— Как мудак, — огрызнулся я. — Что узнал?
— Короче, Глеб, — Толя серьёзно посмотрел мне прямо в глаза, — ты не поверишь, но она дочь Платона.
— Понятно, — коротко ответил я и уставился в темноту.
— Ну, теперь мы хотя бы знаем причину, — попытался приободрить меня тот.
— Да что до твоей причины⁈ — вспылил я. — Толя, ты начальник службы безопасности, понимаешь? Как ты допустил всё это⁈
— Знаешь что⁈ — подскочил он и гневно сверкнул взглядом.
— Что? — даже не глядя на него, спросил я.
— Ничего, — вздохнул он и уселся обратно. — Прости, Глеб, недоглядели.
— Вот и я о чём, — буркнул я. — Не заметили Хизмэя, упустили близкого родственника предателя…
— Я не всесилен.
— А должен быть. Город и без тебя есть кому защищать, Цинкин с ребятами справятся. А твоя задача как раз и заключается в том, чтобы не допускать вот такие моменты.
— Ты же понимаешь, что на создание работающей сети уйдёт не один год. Я делаю всё, что в моих силах.
— Значит, ты не подходишь для этой работы. Я не трогал ни тебя, ни твоих людей, потому что считал вас профессионалами и доверял вам, — я поднял взгляд на друга. — Не заставляй меня пожалеть об этом. Найди всех, кто поддерживает религию Инай, выяви недовольных властью и мне насрать, каким образом ты это сделаешь. У тебя время до подхода врага, Толя.
— Есть, — сухо ответил он и щелчком отправил окурок в грязь. — Всё?
— А ты не обижайся, — ухмыльнулся я. — Сам прекрасно понимаешь, что я прав. У нас больше нет права на ошибку. Если потеряем всё это, нам конец, потому как в соседних областях развитие может уже превосходить наше. Эти десять тысяч могут быть лишь началом, ещё год, максимум два, и ты даже не представляешь, какая будет делёжка мира. А мы под своим носом разобраться не можем.
— Извини, — буркнул Толя, уже совершенно с другим видом.
Забавно было наблюдать, как взрослый мужик застыдился, но своего я добился и это главное. Мы остались друзьями и тем не менее он усвоил ошибку, а заодно и нагоняй получил. Надеюсь, теперь его работа станет более эффективной. Со своей стороны я дал ему все карты в руки и прямым текстом заявил, что не ограничиваю его ни в чём.
— Глеб Николаевич, мы закончили, — в дверь выглянула медсестра. — Вас Виталий Саныч зовёт.
Я подорвался с места, будто голодный пёс, которого поманили сочной колбаской. Медсестра едва за мной поспевала, а замыкающим нёсся Толя.
— Ну⁈ — нетерпеливо схватил я за плечи врача и даже тряхнул пару раз.
— Состояние Виктории Сергеевны стабильно, — выдал он ничего не значащую, стандартную фразу. — В целом всё прошло хорошо и если за ночь не будет отклонений, то будем надеяться на лучшее.
— Ребёнка она потеряла, да? — глядя ему прямо в глаза, задал я не менее важный вопрос.
— На данном этапе нам удалось сохранить плод, но скажу честно, ни о чём подобном я никогда даже не слышал, — вновь принялся ходить вокруг темы доктор. — Дело в том, что пуля повредила матку, но была остановлена, скорее всего, не без помощи наследственной аномалии.
— Доктор, вы можете нормально объяснить, с ребёнком всё хорошо? — в очередной раз я тряхнул его
