Полностью собрав рюкзак, привязав к нему скрутку, встал на стульчак и одним глазом выглянул в иллюминатор. Блин, все едино высоко, вижу только облака в чистом синем небе и чаек с бакланами. Много птиц, кстати, очень много, значит, и рыбы здесь навалом. Ладно, поглядели – и будет. Стоп. А откуда ЗДЕСЬ чайки и бакланы? Это же не Поволжье?!
Ошалело покачав головой, я спрыгнул со стульчака и решил использовать его по назначению: когда еще нормально на горшок сходить получится? А пока время есть…
Через сорок минут меня предупредили, что будет открываться броняха, потребовали отойти в дальний угол, положил ружье в чехле возле двери. Когда я облокотился на дальнюю от двери стену, лязгнул замок, с жутким скрипом отворилась дверь. В каюту заглянули два автоматчика с автоматами Калашникова. Вроде «сотой» модели, под патрон 5,56 НАТО. Рожок, по крайней мере, не такой изогнутый, как у «семьдесят четвертого». Сами очень серьезно экипированные ребята, в такой снаряге даже здание штурмовать можно, и при этом с огнестрелом. Вон на бедре пистолет закреплен, тоже пороховой, похоже. Видимо, я точно чего-то очень важного не знаю и потому вообще ничего не понимаю.
– Пока стоишь. Твой номер – семнадцатый. Как услышишь его, берешь шмотье – и налево от двери по коридору, по трапу наверх. Встаешь у левого борта и не дышишь. Ясно? – Один из них коротко пнул мой чехол с ружьем и, повернувшись, вышел.
Следом за ним вышел было второй. Но повернулся в проеме броняхи и мотнул башкой в шлеме:
– Удачи, капрал.
А ведь это точно не вертухаи, повадки совсем другие. Я не люблю вспоминать, где и сколько я просидел, но так себя вертухаи не ведут, у них в крови совсем другие правила, вбитые многолетним опытом личным и многовековым опытом конторы.
А тем временем в коридоре скрежетала следующая дверь.
– Семнадцатый, на выход с вещами! – рявкнул ретранслятор.
Так, а вот и команда. Облизнув пересохшие губы, я подхватил чехол с ружьем и вышел из каюты. Повернул налево и пошел вдоль ряда распахнутых и пустых кают. Поднялся по крутому корабельному трапу, вышел из тамбура, зажмурившись от яркого солнца. Проморгавшись, увидел выстроившихся вдоль левого борта хмурых мужиков, парней. Все так же, как и я, одеты в шинели и шляпы. У ног лежали разнообразные рюкзаки и чехлы с оружием.
– Шевелись! К борту, и не отсвечивать! – рявкнул сверху кто-то, и я поторопился к борту.
Не хватало пулю в затылок словить еще из-за нерасторопности. Оружие хоть древнее, но убивает вполне по-настоящему. Вряд ли здесь кто-то будет проводить реанимационные мероприятия для ссыльных. Встав, глянул наверх, из-под бровей и полей низко надвинутой шляпы.
Пятеро мужиков, в таких же легких брониках и разгрузках, как и те, что меня в камере навестили. Такие же АК, но уже с легкой оптикой на планке. Чуть дальше, к надстройке, две башни от старых БТР, одна над другой уступом, с крупнокалиберными пулеметами КПВТ и ПКМТ. О, а вон в переборке, в небольших амбразурах, дульные тормоза – пулеметы, похоже, но не ПКМ. Скорее те, что когда-то были в армии США, оружие поддержки отделения, М249 под «пятерку» натовскую, то есть под 5,56 на 45. Три огневые точки плюс пять автоматчиков – они нас в секунду покрошат, не вспотеют. А Васильичу, по идее, я минимум литр должен. Хорошую, просто отменную подборочку он мне скинул. Гадал бы сейчас на кофейной гуще о ТТХ и баллистических особенностях оружия. Но почему даже на корабле нет энергетического оружия?
Пока я рассматривал охрану, к борту подошло еще пятеро. Один какой-то ботаник, молодой парень в модных стеклянных очочках, худой и хлипкий. Не, у нас во взводе служили несколько тощих парней, но те при своей худобе были из сплошных жил сотворены и очень опасные противники. А тут именно ботаник, растерянный, из голенища сапога торчит кус портянки, одежа неряшлива, рубаха заправлена в брюки и собрана в ком на пузе, явно в армии не служил, даже на месячных курсах резерва. Я, кстати, рубаху в брюки не заправил, оставил навыпуск. Не знаю почему – видимо, корабль так подействовал. Вроде как уже не флотский, а какой-то то ли гражданский, то ли не пойми кто.
Еще двое – мужики среднего возраста, к сорока. Оба грузные, черноусые, здоровенные и похожи даже, родственники, наверное.
Двое остальных – вроде как молодые урки, то есть из молодых, но прилично отсидевших по малолетке. «Перстни» на пальцах, короткие стрижки, показушная борзость. Ненаказуемая, но демонстрируемая. Наверняка из «нижних» кварталов, в больших городах таких не счесть.
– Так, ссыльные! У вас есть выбор – или плывете до берега сами, или нанимаете лодку. Точнее, место в ней. От берега идут три яла, за пятерку здешних кредитов они вас перевезут до пристани в поселке. Дальше вы сами, как вам повезет. Решайте. Но после того как отвалит от трапа крайний ял, все оставшиеся на борту ссыльные будут просто сброшены за борт. Живые или мертвые – это им решать. Думайте, но недолго. Вон шлюпки уже идут, будут у борта через пять минут.
Я оглянулся. На самом деле, на речной глади три шлюпки, размеренно сверкающие мокрыми лопастями весел. Хорошо идут, ходко, ровно, умело, почти как на Лондонской регате. И поселок на берегу видать. Дома, пристань, дымки над домами. Дымы, мать! Одуреть, каменный век! Над шлюпками, кстати, кружатся чайки и бакланы – похоже, за рыбаков приняли.
– Послушайте, но пять кредов – это очень много! Здесь зарплата средняя тридцать-сорок кредитов, а до берега километр, наверное! – Это в начале нашего строя один из первых номеров, невысокий пухлый мужик выступил.
– Не хочешь – плыви. Но учти, вода за бортом двенадцать градусов, и тут щукой или сомом больше пяти метров длиной никого не удивишь. Не хочешь покончить жизнь особо извращенным способом – плати деньги перевозчикам, – из парных громкоговорителей рявкнул все тот же голос. – Сейчас аккуратно доставайте по пятерке и готовьте. На лодки вас без предварительной оплаты не возьмут.
Я плавно, аккуратно достал из кармана штанов отложенные на расходы деньги, взял пятерку и спрятал оставшиеся деньги обратно. Остальные мужики тоже доставали деньги, стараясь резко не дергаться, потому что автоматчики кинули автоматы к плечу, да и стволы пулеметов неприятно шевелились, выглядывая и высматривая.
Постепенно все успокоилось, тем более что ссыльные стояли чуть дыша. Одного расстрелянного в камере вполне хватило в качестве наглядной агитации. В коридоре на полу до сих пор не замытые следы волочения, причем четко видно, что кровавых дорожек две. Одна перекрывает другую, на трапе, на балясинах тоже кровь. И так до левого борта, где все прерывается, – видимо, выбросили, и все похороны.
