— Нужно публичное заявление, — говорю я. Лютик взмахивает хвостом. Видимо, одобряет. — Я потребую, чтобы Койн выступила перед жителями Тринадцатого.
Прим улыбается.
— Отличная идея. Конечно, это не полная гарантия, но так им, по крайней мере, будет труднее пойти на попятную.
Я чувствую облегчение, как всегда, когда решение окончательно принято.
— Пожалуй, надо будить тебя почаще, утенок.
— Я не против, — говорит Прим и чмокает меня в щеку.
— Постарайся теперь заснуть, хорошо?
И я засыпаю.
На следующее утро у меня 7.00 — Завтрак, потом сразу 7.30 — Штаб. Что ж, тем лучше. К чему затягивать? В столовой провожу рукой перед сенсором — кроме расписания на ней указано что-то вроде индивидуального номера. Двигаю поднос по металлической стойке мимо котлов с едой. Рацион на диво стабильный — миска горячей каши, чашка молока, что-нибудь фруктовое или овощное. Сегодня пюре из репы. Продукты доставляются с собственных подземных ферм Тринадцатого. Сажусь за стол — он общий для нескольких семей беженцев, включая Эвердин и Хоторнов, — и быстро уплетаю еду, мечтая о добавке, которой мне никто не даст. К питанию тут подходят с научной точки зрения. Ты получаешь ровно столько калорий, сколько необходимо, чтобы дотянуть до следующего приема пищи, ни больше, ни меньше. Размер порции зависит от возраста, роста, телосложения, состояния здоровья и доли физического труда в твоем расписании. Нас, беженцев из Двенадцатого, кормят все-таки немного получше, чем местных, чтобы мы поднабрали вес. Видимо, из тех соображений, что тощие солдаты быстрее устают. Что ж, результат налицо. Прошел всего месяц, а мы уже выглядим здоровее, особенно дети.
Рядом ставит свой поднос Гейл. Стараюсь не слишком жалобно смотреть на его пюре. Гейл и так часто со мной делится. Усилием воли отворачиваюсь и аккуратно складываю салфетку, но тут мне в миску шлепается полная ложка репы.
— Прекрати так делать, — ворчу я. Звучит не слишком убедительно, учитывая, что я тут же набрасываюсь на угощение. — Нет, правда. Может быть, это запрещено.
С едой тут очень строго. Если ты, к примеру, что-то не доешь, то выносить это из столовой нельзя. Наверное, поначалу кое-кто пытался делать запасы. Людям вроде меня и Гейла, которые годами добывали пропитание для своих семей, здешние правила не по нутру. Пусть мы раньше частенько голодали, зато, если уж доставали еду, могли распоряжаться ею, как душе угодно. В каком-то смысле Тринадцатый дистрикт контролирует своих обитателей даже больше, чем Капитолий.
— Что они мне сделают? Телебраслет уже забрали, — говорит Гейл.
Я все еще пытаюсь что-то выскрести из миски, и тут меня озаряет:
— А что, если поставить им такое условие, раз они хотят, чтобы я была Сойкой?
— Чтобы мне разрешили кормить тебя репой? — осведомляется Гейл.
— Нет. Разрешили нам охотиться.
Глаза Гейла тут же оживляются, и я продолжаю:
— Конечно, добычу придется отдавать на кухню. Но мы хотя бы...
Заканчивать не требуется, Гейл и так все понимает. Мы могли бы выбраться наружу. Бродить по лесу. Быть самими собой.
— Попробуй, — говорит Гейл. — Сейчас самый подходящий момент. Захочешь луну с неба, из кожи вылезут, но достанут.
Гейл не знает, что еще я собираюсь просить. Боюсь, это так же реально, как луна с неба. Пока раздумываю, сказать ему или нет, звенит колокол. Пора уступать места следующей смене. При мысли о встрече с Койн мне становится не по себе.
— Что у тебя дальше в расписании?
Гейл смотрит на руку.
— История ядерных технологий в образовательном центре. Тебя там, кстати, уже заждались.
— Мне нужно в штаб. Пойдешь со мной?
— Ладно. Если меня оттуда не вышвырнут после вчерашнего.
Мы относим подносы и выходим.
— Думаю, надо включить в условия Лютика, — говорит Гейл. — Сдается мне, бесполезных домашних питомцев тут не жалуют.
— Ничего, подыщут ему работу. Будет каждое утро получать расписание на лапу, — отшучиваюсь я, но мысленно включаю кота в список условий. Ради Прим.
Койн, Плутарх и их подручные уже в сборе. При виде Гейла некоторые поднимают брови, но прогнать его никто не решается. В голове у меня начинает все путаться, поэтому я сразу прошу лист бумаги и карандаш. Моя нечаянная деловитость явно застает присутствующих врасплох, несколько человек озадаченно переглядываются. Вероятно, для меня готовилась какая-нибудь особенно проникновенная лекция. Вместо этого Койн собственноручно подает мне писчие принадлежности, и все молча ждут, пока я усаживаюсь за стол и корябаю свой список.
Лютик. Охота. Прощение Пита. Публичное заявление.
Ну, все? Второго шанса, возможно, не будет. Думай. Что еще тебе нужно? За плечом стоит Гейл. Я чувствую его присутствие. «Гейл», — пишу я. Без него я не справлюсь.
Голова начинает болеть, мысли скачут. Я закрываю глаза и проговариваю про себя:
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом в Двенадцатом дистрикте. Я участвовала в Голодных играх. Сбежала. Капитолий меня ненавидит. Пит в плену. Он жив. Он предатель, но он жав. Я должна его спасти...
Список... Я так мало написала. Нужно думать шире, смотреть дальше своего носа. Сейчас я для них имею огромное значение, но так будет не всегда. Попросить что-нибудь еще? Для семьи? Для горстки выживших из моего дистрикта? Я все еще чувствую пепел мертвецов на своей коже. Удар ноги о череп. Запах крови и роз.
Карандаш двигается сам по себе. Открываю глаза и вижу пляшущие буквы. Я УБЬЮ СНОУ. Если его захватят в плен, я хочу, чтоб мне предоставили такое право.
Плутарх вежливо кашляет.
— Ну как, готово?
Поднимаю голову и вижу часы. Я сижу уже двадцать минут! Не у одного Финника проблемы с концентрацией.
— Да, — говорю я. Голос звучит хрипло, и я откашливаюсь. — Да, я согласна. Я буду вашей Сойкой.
Вокруг слышатся вздохи облегчения, взаимные поздравления и похлопывания по плечам. Только Койн все такая же невозмутимая. Будто ничего другого и не ожидала.
— Но у меня несколько условий. — Я разглаживаю листок и начинаю: — Моей семье будет позволено оставить кота.
Даже такая невинная просьба вызывает спор. Капитолийцы не видят тут ничего особенного — в самом деле, почему бы нам не держать домашнее животное? — зато местные сразу находят массу невероятных трудностей. В конце концов нас решают переселить в отсек на верхнем уровне, где есть роскошное окно, на целых восемь дюймов выступающее над поверхностью земли. Лютик сможет выходить, когда захочет, и делать свои дела. Еду будет добывать себе сам. Не вернется до комендантского часа — останется на улице. При малейшей угрозе безопасности его застрелят.
