— Поживи с мое… А татуировок у него почти нет, похоже, к ворам в законе отношения не имеет. Одна только, — он указал на могучее плечо, выползшее из-под простыни, с полустертой синей надписью «MAX».
До конца дня раненый больше в себя не приходил.
А ранним утром следующего скончался один из первых жителей колонии, старик, лежавший в соседней крохотной палате.
Иван Трофимович чах и болел весь последний год — или делал вид, разобраться удавалось не всегда. При всем жизнелюбии и активности, почти не уменьшавшихся все годы жизни в колонии, Иван Трофимович, в свои шестьдесят четыре года, начал жаловаться на головные боли, рези в животе, стал мало есть и двигаться, то и дело пропускал работу и дежурство у ворот. Его обследовали и ничего угрожающего не нашли. Когда появились подозрения, что он филонит, с ним несколько раз говорил Сергей и даже вызывал к себе Верховный. Ивана Трофимовича пытались штрафовать, урезать рацион — не работаешь, значит, будешь меньше есть!
Ничего не помогало. Жил он обособленно, за прошедшие годы пару среди местных одиноких женщин — с детьми и бездетных — так и не нашел: не смог или не захотел. Днями пролеживал в своей семиметровой комнатушке, по сотому разу перелистывая старые пожелтевшие журналы и газеты, добытые наверху. Книг не признавал.
Два дня назад сказал Полине: «Уже скоро, дочка. И вас от хлопот освобожу, и сам наверх выйду». Мертвых хоронили всегда наверху.
«Куда это вы собрались?» — притворно рассердилась она, а сама тут же побежала к Хирургу. Тот махнул рукой: опять чудит дед. К такому же выводу пришел Сергей, которому она вечером передала слова старика. Ничего ему не сделается; полежит в больнице еще с недельку, да и к себе в бокс поковыляет восвояси.
А Иван Трофимович возьми, да и преставься.
Несколько часов спустя после кончины с покойным простились в Зале (народу собралось немного и все больше пожилые). Молодой священник, отец Серафим, прочел заупокойную.
Похоронная команда была к тому времени готова. В нее вошли Сергей, его товарищ и сосед по жилому сектору Марат (бывший водитель какого-то областного князька), начальник сегодняшней смены по охране периметра Владимир Данилович, отец Серафим и Миша — парень, снятый с других работ для участия в похоронах.
Оделись тепло, погрузили тело на носилки, туда же положили лопаты и, как всегда, потолкавшись в шлюзовой, выползли на поверхность.
Носилки несли втроем — Миша, Сергей и Марат; покойный неожиданно оказался довольно тяжелым. Владимир Данилович сновал вокруг процессии с автоматом наизготовку. Отец Серафим, бормоча молитвы, семенил рядом с носилками.
Шел крупный серый снег. Небо и земля по цвету почти сравнялись, но позже Сергей все же разглядел разницу: небо имело более темный оттенок, в черноту. Слышались звуки, от которых по коже бежала дрожь: где-то в городе, за домами, кого-то заживо рвали на части.
По чести говоря, видывать порожденных радиацией тварей самому Сергею доводилось редко, вспоминать об этом он не любил, от расспросов старался уходить, а за то, что они ему не снятся, нередко возносил благодарственные молитвы.
Владимир Данилович спросил знаками: все по стандартной процедуре? Сергей кивнул. Путь держали к небольшой церквушке в паре километров от убежища. Странно, но святой дом был единственным в округе местом, которое ни разу за все прошедшие годы не подверглось ни разграблениям, ни разрушениям, ни вандализму.
Церковь ветшала, но неспешно: ее просто подмывала река времени; да и ветшание ее протекало как-то красиво, даже величественно: темнели образа внутри, сходило от осадков сусальное золото купола и крестов, кое-где слегка сдвинулась и покосилась ограда, опоясывающая территорию… Но и в новом страшном мире это был божий храм, строгий и спокойный, со смирением принявший все, что натворили люди.
Порядок завели такой: новопреставленного водружали в церкви на лавку, накрывали стареньким вытертым саваном, и отец Серафим читал молитвы. Других покойников, принесенных ранее и отлежавших свое под иконами, летом хоронили в просторном церковном саду — пока места хватало, зимой спускали в холодный подвал, и там укладывали друг подле дружки — эти дожидались лета и упокоения в земле. Подвал был холодным, и мертвецы без порчи вылеживали там до тепла.
Сегодня все вроде бы шло как обычно, только в затылке у Сергея засело тревожное ощущение, когда группа входила в церковные ворота. Он оглядывался, но вокруг было спокойно, подозрительные звуки отдалились и теперь почти не были слышны. Вошли, по привычке проверили радиационный фон. Внутри церкви он был значительно ниже уличного, можно было недолго даже и без противогаза подышать. Тело усопшего положили на лавку и накрыли саваном.
И тут Сергей не выдержал, поделился страхом с Владимиром Даниловичем и с Маратом. Владимир Данилович немедленно отдал приказ Мише дежурить снаружи, чуть что — открывать огонь.
Отец Серафим в это время, откинув капюшон с защитным шлемом, начал нараспев читать молитву.
— И все-таки, — негромко сказал Марат Сергею, — хотя я и другой веры, а не могу не признать: чудеса у вас, христиан, случаются. Например, почему не разлагаются тела покойников в подвале даже в оттепель? Почему такой низкий фон в церкви?
Отец Серафим на мгновение прервался и с неудовольствием покосился на них. Трое мужчин отошли в сторону, чтобы не мешать.
— Вот ты, Серега, — сказал Марат, — крещеный?
Сергей кивнул.
— Тогда объясни мне, татарину и мусульманину, что происходит? Ладно — подвал, там хоть холодно. Но почему здесь они все лежат, как только что помершие? Вон Зинаида, вон племянник ее, балда, увязался в рейд… Мы их когда принесли?
— Племянник здесь около двух месяцев, — уверенно сказал Владимир Данилович. — А Зинаида, хоть его и пережила, но ненадолго: завтра сорок дней.
Он всегда все помнил точно и обстоятельно; Сергей порой удивлялся, как может человек держать в голове столько информации и ничего не забыть и не перепутать.
— Два месяца! — сказал Марат, подняв вверх палец. — А вы подойдите к нему. Даже запаха нет. Чудо? Чудо. А почему? Я думаю, надо было такому кошмару произойти, чтобы чудеса начали случаться. Кто-то наверху пытается наш мир уравновесить.
— Имеет право на существование, — сказал Владимир Данилович. — Но, давай-те-ка, парни, снесем Зинаиду и ее племянника вниз, пока наш батюшка молитву читает, а то мы…
Он не договорил, потому что снаружи кто-то истошно завопил и грохнули выстрелы.
* * *
Днем, во время работы в парниках на прополке, Полине стало худо: потемнело в глазах, пол под ногами качнулся, воздуха перестало хватать. Полина повела руками вокруг, понимая, что вот-вот упадет. Спасибо товаркам: увидели, подхватили, отвели в сторонку, усадили. Кто-то принес воды. Полина выпила, отдышалась.
