– Тогда уйди с глаз, не мешай.
Шани взглянул ему в лицо и прошептал:
– Винный спирт. Мне нужен винный спирт и серная кислота, – от изумления Авиль даже рот открыл, и тогда Шани поразил его окончательно: – И доступ в вашу лабораторию.
* * *
Сидя на табурете в лаборатории Авиля, Шани бездумно болтал ногами и грыз местный фрукт, очень похожий на яблоко. Когда диэтиловый эфир, составленный им путем перегонки серной кислоты с винным спиртом, подействовал и несчастный парень заснул, то отец Гнасий сказал: «Давайте делать, поговорим после», – и Шани выставили за дверь. Он вернулся в лабораторию, сел и стал есть яблоко. Больше заняться было нечем.
Интересно, думал Шани, что будет потом. Во-первых, маленькие мальчики не падают с неба с треском и блеском. Во-вторых, маленьким мальчикам – во всяком случае, здешним – не положено знать о том, как пользоваться всеми этими пробирками, горелками и колбами, тем более самим создавать невиданные прежде лекарства. Что со всем этим делать, вот вопрос.
Доев яблоко, Шани аккуратно сложил косточки на столе. Искать ящик для мусора было лень, вообще не хотелось шевелиться. Можно ведь было не вмешиваться, Авиль знает свое дело, и крестьянин, вполне возможно, выжил бы. Шани и сам не знал, что заставило его вспомнить о докторе Пирогове, изобретении наркоза и лицейских практических работах по химии.
Возможно, то, что мама никогда не могла пройти мимо чужого горя. Отец в этом смысле был попроще.
Скрипнула дверь, и в лабораторию вошел отец Гнасий. Шани не обернулся.
– Как операция? – спросил он.
Отец Гнасий вытащил второй табурет из-под стола, заставленного бутылями всех цветов и размеров, и сел рядом.
– Хорошо, – он усмехнулся и поправился: – Отлично. Он спит сейчас. Поправится.
Шани и сам не ожидал, что облегчение будет таким большим.
– Здорово, – улыбнулся он. – Правда здорово.
Отец Гнасий помолчал пару минут, словно собирался с духом, а потом спросил:
– Малыш, откуда ты знал, как сделать такое лекарство?
Шани опустил глаза. Давай скажи ему, вдруг ожил внутренний голос. Скажи, что тебя отправили в ссылку с Земли за тройное убийство, а на Земле ты был хорошим учеником, и уроки химии тебе всегда нравились. А перегонка серной кислоты с винным спиртом для тебя вообще пустячное дело. Так что обращайтесь в любое время. Как быстро этот добрый человек, твой единственный здешний друг, рванет за инквизицией? Или возьмет дело в свои руки?
Отец Гнасий терпеливо ждал.
– Мне подсказала святая Агнес, – промолвил Шани. – Я хотел помочь тому человеку и вдруг услышал ее голос.
Он искренне надеялся, что такая правда устроит всех.
Так и случилось.
Видения, навеянные святой Агнес, не тревожили Шани три года. Он скромно жил в монастыре, учился вместе с ребятами у отца Гнасия и много читал. Книги помогали ему забыться, и мир, встававший с хрупких страниц, был красивым и полностью открытым: бери, смотри, изучай. Если бы не книги – а за это время Шани прочел добрую половину монастырской библиотеки, которая считалась одной из лучших в Аальхарне, – он наверняка бы сдался.
Однако постепенно Шани привык и смирился. Человек ко всему привыкает, особенно если не в силах ничего изменить. Шани даже перестал плакать, вспоминая Землю и дом, хотя иногда ему снился Ленинград, синие рукава Больших и Малых Невок и звонкие фонтаны Петергофа в кружеве пенных брызг – тогда он просыпался на мокрой от слез подушке и долго лежал, глядя в темноту.
Но в общем дела у Шани шли неплохо. В учебе он успевал лучше всех, и отец Гнасий частенько ставил его в пример остальным ребятам, которым с трудом давалась альхарнес каатури, родная речь, и прочие науки. Мальчишки из податного поселка, которые ходили в монастырскую школу, в основном учились кое-как, появляясь на занятиях осенью и зимой, когда не было хлопот по хозяйству, и разбегаясь на помощь родителям, когда наступало время пахоты и сева. В здешнем суровом климате все рабочие руки были наперечет, и отец Гнасий не настаивал на строгом посещении занятий: сможет крестьянин написать свое имя и прочитать вслух страничку из Писания – вот и ладно. Большего с него не требуется, а хлеб сам себя не посеет и не пожнет.
Но среди учеников монастырской школы были и те, которые учились по полной образовательной программе, помимо грамоты изучая еще и математику, логику, риторику, геометрию и астрономию. Обеспеченные родители планировали впоследствии отправить детей строить карьеру в города, где ребятам предстояло пополнить ряды купеческого и чиновничьего сословия. Получалось это, разумеется, не у всех, но отец Гнасий и не обещал, что курс монастырских наук поможет составить протекцию за пределами Кривушек.
Шани старался поддерживать одинаково ровные отношения и с детьми крестьянской бедноты, и с отпрысками богатых семей. С позиции землянина, они все были одинаковы, но Шани старался, чтобы в его поведении не было и намека на гордыню или пренебрежение. Дети его любили и уважали, в особенности за то, что он знал множество удивительных историй и с удовольствием их рассказывал, и, когда отец Гнасий назначил Шани ритором – помощником учителя – все только обрадовались.
…Открыв дверь класса, Шани увидел, что угодил на поле эпической битвы. В правом углу ринга стоял Вильт, парнишка из семьи кузнеца, крупный, лобастый, с кулаками, которые сделали бы честь любому взрослому. В левом углу находился Стеха, сын местного купчика, тощий и сутулый паренек, вооруженный, впрочем, довольно основательно: в руках он держал увесистый том Посланий Пророка и готовился пустить его в дело. Трубадуры, сонетисты и герольды, которым выпала честь запечатлеть эту битву в веках, на все лады подбадривали своих фаворитов:
– Наподдай ему, Вильт! Сними с него стружку!
– Стеха, взвесь ему горячих! Пусть познает еретик слово Божие!
– Лупи его, вражину!
– Вильт, повыдирай ему космы!
Вильт никогда бы не стал таскать Стеху за кудрявые каштановые локоны: все знают, что такая драка – удел девчонок. Сын кузнеца засучил рукава и пошел в атаку, примериваясь, как бы с одного удара отправить соперника за пределы ринга. Стеха не стал дожидаться, когда с него снимут стружку, и замахнулся своим пятисотстраничным оружием.
Шани закрыл за собой дверь и негромко, но выразительно произнес:
– Будете драться – я вам ничего не расскажу.
Угроза возымела действие. Трубадуры, сонетисты и герольды мигом разбежались за свои столы, а бравые соперники дружно заголосили:
– Нечестно!
– Стеха плюется!
– А Вильт обзывается!
– Всем рассказывай, а Стеха пусть в углу стоит!
