Звезды взрываются в голове, перед глазами темнеет, но надо сгруппироваться, перекатиться, вскочить.
– Ошибку понял?
– Принял обманное движение за защиту, вместо прямой атаки попытался финтить сам.
– Верно. Нападай.
Атака – блок, прыжок в сторону, поворот, атака, еще одна атака, обманная атака, удар, есть! Удар, звезды…
– Ошибка?
– Пробив защиту, расслабился, не довел атаку до конца.
– Верно. Защищайся.
Блок, уход, обманка…
Уворачиваясь, защищаясь, нападая Стас невольно вспоминал первые занятия, когда Коста просто избивал его – с завязанными глазами, одной рукой, не используя ни удары ногами, ни крылья. Избивал почти до потери сознания, не давал прийти в себя, вздергивал на ноги – нападай! На вторую тренировку крылатый принес оплетенный кожей гибкий стек – «не хочу тебя калечить раньше времени». Калечить он начал потом, обучая выбивать самому себе суставы, выкручивая плечи, запястья, локти так, что Стасу казалось, что пользоваться руками ему больше не суждено никогда. Но с каждым днем он становился гибче, а несколько занятий назад крылатый сказал, что если ученик не будет лениться, то взять его в болевой захват станет просто невозможно, и продемонстрировал гибкость суставов на себе – как молодой человек ни выкручивал наставнику руки, тот только усмехался, причем совершенно искренне, а не терпя боль.
Коста не учил Стаса приемам – он предоставлял молодому человеку изобретать их самостоятельно.
– Если придерживаться какой-то школы, всегда есть риск нарваться на того, кто с этой школой знаком и знает контрприем. Если использовать приемы разных школ, этот риск только немного снижается, и все.
– А то, что используешь ты?
– Когда у тебя будет такое тело, как у меня, когда ты сможешь выдерживать такие же нагрузки, как я, – приходи, я обучу тебя тому, что умею сам. А пока – учись, чему можешь.
И Стас учился. Остервенело тренировался, пока мог стоять на ногах, – он прекрасно понимал, что каждый синяк, каждая ссадина, каждая боль и каждый страх, пережитые сейчас, это еще один маленький шанс выжить потом там.
Каждый день он вставал в пять часов утра и бежал на тренировку – именно бежал, Коста запрещал по утрам пользоваться транспортом. К шести он был в зале, и до половины десятого крылатый измывался над ним, как только мог. К десяти Стас бежал на работу – он устроился грузчиком в супермаркет, решив извлекать тренировочную пользу и из труда ради хлеба. В восемь он снова шел в зал, где оставался до половины двенадцатого. Возвращался домой, вернее, в детский дом, молодой человек к полуночи – вечером пользоваться метро дозволялось. Двадцать минут – медитация: Коста требовал, чтобы Стас ощутил свои потоки энергии и научился распределять их так, как ему требовалось. Потом ужин – режим питания также соблюдался неукоснительно – и сон: ровно четыре часа. Пять утра, подъем, бег до зала, тренировка, работа, тренировка, дом, медитация, ужин, сон, пять утра…
Один день в неделю, когда на работе был выходной, Коста освобождал Стаса от вечерней тренировки, и Ветровский был предоставлен самому себе уже с полудня. Эти дни он посвящал Ордену, разработке проектов, обсуждению и подготовке открытия первой Орденской фирмы. Точнее, уже второй – на третьем собрании Игорь сказал, что свою маленькую контору он отдает Ордену, сам же из ее заработка брать будет зарплату «на жизнь».
А еще Стас наблюдал, как меняются люди вокруг него. Как исчезает безнадежность из глаз Игоря, как пусть очень медленно, но все же открытее становится Серг, как сближается с соорденцами Митя, как легко и непринужденно берет шефство над молодежью Алекс, как сходятся смотревшие друг на друга поначалу косо Артем и Виктор Галль, как искренне радуется жизни Алик, как остаются в прошлом затравленность, страх, недоверие, боль… И еще недавно чужие друг другу люди, такие разные и такие похожие, становятся чем-то большим, чем просто приятели.
Иногда было больно от осознания того, что придется снова всех их оставить, но Стас сжимал зубы, улыбался отражающемуся в зрачках Стеку, брал себя в руки и шел вперед.
Он свой выбор сделал.
Но не будет эха от слов,
Как крови не впитает камень…
Вокруг лежал снег.
Марина удивленно оглянулась – ведь последнюю неделю температура воздуха уверенно держалась выше нуля даже ночью, а днем, на солнце, иногда даже поднималась до плюс пятнадцати. Да и вообще, бескрайняя снежная равнина в середине апреля – это как-то… странно, что ли?
Несмотря на лежащий снег, холод совершенно не ощущался. Может, это ненастоящий снег? Велагина наклонилась, подхватила горсть колких снежинок. Они были… нет, нетеплыми, но примерно той же температуры, что и ее кожа, хоть и таяли, как положено нормальным снежинкам.
Стоп. А откуда вообще взялась бескрайняя снежная равнина, если Марина сейчас, вообще-то, в городе? Больше того, она у себя дома, и буквально полчаса назад легла спать. Легла, почитала немного перед сном, потом погасила свет, закрыла глаза, устроившись поудобнее, и…
Все правильно. Заснула.
– То есть я во сне? – задумчиво пробормотала девушка. – Забавно… Интересно, что здесь можно делать?
– Все, что угодно. Ведь это ваш сон, – раздался незнакомый голос.
Она резко обернулась.
Синеглазый блондин лет тридцати пяти – сорока, среднего роста, хорошо сложенный, с резкими чертами лица и очень бледными губами. Темный кожаный плащ старинного покроя распахнут, под ним черная рубашка и брюки, на поясе – ножны с кинжалом. Охарактеризовать его можно было буквально двумя словами – странный тип.
– Что вы имеете в виду? – уточнила Марина, отступая на шаг. Только сейчас она заметила, что стоит на снегу в модельных городских сапожках на тонком и относительно высоком каблуке, но не проваливается. Заметила, удивилась – и тут же провалилась по колено.
– Только то, что я сказал. В данный момент вы спите в своей кровати. Здесь – пространство вашего сна, которое вы можете менять по своему усмотрению и которое само меняется в соответствии с вашим восприятием. Кстати, если бы вы не осознали, что стоять на снегу, не проваливаясь, невозможно, вы так и не провалились бы.
– И я могу сделать здесь, к примеру, лето? Траву, солнце, озеро…
– Просто представьте, как все меняется.
Марина закрыла глаза. Представила, как за считаные мгновения истаивает снег, стекаясь ручейками в низину между тремя холмами, обнажая черную, плодородную землю, как оживают в прогретой солнцем почве семена трав и полевых цветов, пробиваются наружу, к свету. Черная долина покрывается мягким зеленым ковром, по которому в беспорядке разбросаны желтые, синие, красные, фиолетовые, оранжевые, розовые, голубые островки простых полевых цветов. Меняется и она сама: вместо блузки, юбки, сапог и куртки – джинсы, летние сандалии и майка, уложенные в прическу волосы превращаются в удобный и практичный хвостик, исчезает косметика с кожи… Закончив, Марина открыла глаза.
