Донского территориального корпуса Красной гвардии. Но все это так, не всерьез, а только для блезиру. Желание воевать у казаков хоть на той, хоть на другой стороне самое минимальное. Калединская власть уже не их, а советская еще не их. Навоевались по самое горлышко. Чтобы теперь поднять их на борьбу, необходимы зверства: сперва - красных опричников над классовыми врагами, потом - восставших белых казаков над сторонниками Советской власти. Или, скорее, первыми начали зверствовать совсем не красные, а калединцы при разгоне рабочих советов на шахтах Донбасса.
Десять дней назад отряд есаула Чернецова, считающийся у местных белых карательной «пожарной командой», с приданными казачьими частями занял Ясиновскую коммуну в Макеевке, имея от Каледина приказ «стереть с лица земли донецкой Ясиновский рудник с прилегающими к нему рабочими посёлками». Воевать с «краснопузыми» приданные Чернецову казаки не желали, а вот зверствовать над безоружными рабочими оказались совсем не прочь. Разогнав местный совет, они принялись вешать большевистских активистов и всех, кто просто попал к ним под горячую руку, и, как докладывает энергооболочка, жертв этих отнюдь не сталинских репрессий на одном только руднике было не меньше шестидесяти человек.
Я прежде об этом не знал, потому что не спрашивал, ибо десять дней назад у меня были совсем другие заботы, так сказать, стратегического характера, ценой в миллионы жизней. А тут, после утверждения товарища Миронова председателем ВРК, во время разговора с местными товарищами вдруг всплыла фамилия «Чернецов», а энергооболочка тут же огорошила меня сведениями о том, что это был за тип. При этом войсковой старшина Голубов характеризовал есаула как грамотного и храброго офицера, пользующегося доверием подчиненных и имеющего авторитет в казачьей среде, а иначе он в семнадцатом году не стал бы депутатом местного Макеевского совета, а также Большого Войскового круга, избравшего войсковым атаманом генерала Каледина.
При этом с выборами войскового атамана в августе семнадцатого года тоже не все оказалось так гладко, как я думал первоначально. Если кто-нибудь теперь мне скажет, что безальтернативные выборы с одним кандидатом изобрели большевики, то я плюну ему в морду. Оказывается, семнадцать потенциальных соперников Каледина, в том числе и сам Николай Голубов, по разным причинам сняли свои кандидатуры, в результате чего генерал баллотировался в полном одиночестве. Иначе обстановка в области Войска Донского могла сложиться прямо противоположным образом. Но что сделано, то сделано; глупо сожалеть об упущенных возможностях, необходимо распутывать уже сложившуюся ситуацию, которая созрела будто гнойный нарыв.
- Нет уж, товарищи, - сказал я, - так дело не пойдет. Ведь я - Защитник не только донских казаков, а всего великого русского народа, и казненные за свои убеждения рабочие вопиют к отмщению. Такие вот есаулы Чернецовы также бросают во вспаханную двумя революциями землю зубы дракона гражданской войны, как и товарищи Богдановы. И если я не покараю по всей строгости непосредственных виновников этих преступлений, казаки они или нет, то потом тяжесть отмщения ляжет на все донское казачество. А мне такого не надо. Опять получится так, что преступления совершают одни люди, а кара за них по принципу коллективной ответственности падает на головы невиновных и непричастных.
- Но ведь есаул Чернецов всего лишь выполнял приказ генерала Каледина! - воскликнул войсковой старшина Голубов.
- Преступный приказ, достойный иностранного оккупанта, а не русского офицера, - парировал я. - Вот вы, Николай Матвеевич, сколько вам таких приказов ни отдавай, исполнять их не будете. И потому вы, как и другие товарищи казаки, находитесь здесь, среди нас, а не рядом с взбесившимся от злобы атаманом Калединым. А вот есаул Чернецов такой приказ выполнил, и это превращает его из участника боевых действий в обычного уголовного преступника. И при этом совершенно неважно, что это миру еще неизвестно понятие «военное преступление» - главное, что оно ведомо мне. Такие уж у меня полномочия - данные не только товарищем Лениным, но и самым высоким начальством во всех подлунных мирах.
- Да, - со вздохом подтвердил Филипп Миронов, - полномочия у товарища Серегина преобширнейшие. Как вспомню, как он в два шага провел наш полк от Александровска до окрестностей Каменской, так просто мороз по коже. Одна нога коня еще там, а другая уже здесь.
- Одним словом, эту дискуссию пора заканчивать, - сказал я. - Отряд есаула Чернецова я беру на себя. Сейчас, насколько мне известно, он занимает Макеевку и собирается отходить 22, потому что отряды Сиверса и красногвардейцы Донбасса обходят его по флангам. Гнаться за его отрядом никто не станет, ибо местным красногвардейцам это неинтересно. Таковы особенности местнической тактики армий, состоящих из отдельных территориальных отрядов. Впрочем, и казаки-калединцы, когда обстановка в корне переменится, начнут убегать к себе в станицы и стараться рассосаться среди мирного населения. А потом будут стрелять исподтишка из револьверов в спины своим противникам. Мне тут докладывают, что в Основном Потоке товарища Голубова таким вот образом, выстрелом сзади, убил такой недорезанный чернецовец, а товарищей Подтелкова и Кривошлыкова повесили, когда как они попали в окружение и сдались белоказакам под гарантии личной неприкосновенности.
Впрочем, эти два события произошли уже после того, как на Дону погусарствовал товарищ Антонов-Овсеенко со своими миньонами, и в настоящий момент все может быть еще не столь плохо.
- Что именно не так плохо, товарищ Серегин? - спросил меня Миронов.
Я вздохнул и ответил:
- Забвение между противниками всяческих понятий о чести и верности данному слову говорит о том, что конфликт между революционерами и контрреволюционерами перешел в фазу войны на истребление, когда никакое примирение уже невозможно. А именно этого я и намерен избежать. Одним словом, господина Чернецова и его отряд я постараюсь захватить живыми. Если есаул так плох, что его уже нельзя исправить, то я тряхну стариной, вызову его на Божий Суд и лично убью своей рукой в поединке на холодном оружии. Устроит такой исход ваши казачьи понятия о чести, чтобы потом не было пересудов?
- Да, устроит, - сказал войсковой старшина Голубов, - но должен предупредить, что есаул Чернецов - весьма опытный фехтовальщик с большим боевым опытом партизанских действий в германских тылах.
- Ну, вот и посмотрим, чей опыт больше, - хмыкнул я. - Прежний владелец моего меча в своем мире считался величайшим воином и даже богом войны. И ничего, помер как миленький. А ведь я тогда вышел на него с голыми руками, а он был с мечом, копьем, щитом и в полном доспехе гоплита. Впрочем, хватит разговоров,
