Хасан посмотрел на него с интересом, задумался, а потом махнул рукой водителю — мол, поезжай за мной! — и пошел рядом с Михаилом в сторону Ковент-Гардена.
Сумерки еще только собирались спуститься на вечно влажные лондонские крыши. На площади, возле рынка, гуляющие туристы рассаживались по летним площадкам ресторанчиков, а со стороны Чайна-Тауна, расположенного неподалеку, доносились визгливая музыка и стук барабанов.
Со стороны Сергеев и Хасан Аль-Фахри выглядели как неторопливо прогуливающиеся приятели. Михаил в своем белом полотняном костюме «а-ля латинос» и араб в черном со сверкающей белизной рубашки грудью, несмотря на контраст в одежде, не выглядели антагонистами.
Напротив, в грации движений, в пружинистости походки, в повороте головы, в самой их осанке было настолько много общего, что посторонний наблюдатель мог бы принять одного за другого, особенно в сумерках. Эта схожесть была клеймом профессии: хотя один из них был террористом и торговцем оружием, а другой — бывшим сотрудником спецслужб, по сути, всю жизнь занимались они одним и тем же.
И сейчас, когда они неторопливо шествовали плечом к плечу по туристическому центру Лондона, обмениваясь фразами, ни у кого и мысли не могло возникнуть, что эти двое могут вцепиться друг другу в горло ровно через несколько секунд.
— Я тоже задавал себе это вопрос, — сказал Хасан. — Почему твои бывшие шефы отдали тебя мне? И не нашел на него ответа. Не знаю. Я не просил ни о чем. Просто в одно прекрасное утро мне позвонили и сделали предложение…
— И оно было лучше, чем предложение, что сделал тебе Блинов… — продолжил Сергеев.
Хасан прерывисто засвистел горлом, что должно было означать смех.
— О да! На тот момент любое другое предложение было для меня лучше. Ведь участвовать в этой сделке меня не приглашали вообще. Они решили, что могут обойтись без меня…
«Ах вот оно что… — подумал Сергеев. — И можно сколько угодно рассчитывать и строить сложные комбинации, но как же правы те, кто всегда и во всем полагаются не на изощренный ум, а на самые банальные человеческие чувства. Зависть. Лживость. Желание унизить ближнего. Больное самолюбие. Похоть. Жадность. Универсальный пусковой механизм. Они решили, что могут обойтись без меня! И пошло-поехало… Воруется информация. Готовятся к атакам боевики. Разрабатываются сложнейшие планы. Десятки людей передвигаются по миру, чтобы занять исходные позиции согласно рекомендациям высокооплачиваемых аналитиков. И, для того чтобы одно государство перехватило выгодные оружейные контракты у другого государства, будет сделано все! Но начало было положено одной фразой: „Ты знаешь, я слышал, что твои бывшие партнеры обошлись без тебя!“ Потому что нет лучшей мотивации для такого человека, как Хасан, чем ущемленное самолюбие».
Михаил невесело усмехнулся.
— Даже если они и обошлись без тебя… Не думаю, чтобы ты обиделся!
— Когда я обижаюсь, это заканчивается чьей-то смертью!
— Не преувеличивай, Хасан! И у Рашида, и у Блинова были причины тебе не доверять. Убедительные причины!
К удивлению Сергеева, с этим предположением Аль-Фахри согласился.
— Да, были. Я бы тоже никому не верил после такой стрельбы. Но они работают со мной не первый год. Мы могли бы все обсудить.
— Люди, которые посоветовали тебе работать со мной, тоже знали меня не один год. Однако «слить» информацию тебе это не помешало.
— У вас, у неверных…
— Давай оставим религиозные диспуты, Хасан. Меня «слили» не потому, что мои шефы не мусульмане, а потому что им это выгодно в настоящий момент. В короткой или долгосрочной перспективе пока непонятно, но «на сейчас» выгодно. И не говори мне, что мусульмане не предают, ради Аллаха! Предают, еще и как! И хасиды предают! И греко-католики! И пока это будет выгодным бизнесом — предавать не перестанут. А выгодным бизнесом это будет всегда.
Они прошли мимо станции метро, занимавшей угол здания, мимо нескольких магазинов, у которых толпилась молодежь. На узких скамейках, расположившихся в центре пешеходного тротуара, не было свободного дюйма — их оккупировали компании: ярко раскрашенные, раскованные и веселые. Звучал смех.
«То, чего я всегда был лишен, — подумал Сергеев, скользнув глазами по собравшимся на вечерний променад по клубам юношам и девушкам. Девушки были хороши. Юноши в меру мужественны. — Сначала беззаботности детства. Потом вольностей юности. Все свои радости я не получил, я их урвал у служебного долга. И даже сейчас я не просто прогуливаюсь, а иду по одному из красивейших городов мира исключительно по делу, к которому предпочел бы не иметь никакого отношения. И не с любимой женщиной, которую я оставил дома, а бок о бок с человеком, которого я не знаю и предпочел бы не знать. С человеком, который мне, честно говоря, антипатичен на химическом уровне. С вчерашним противником, которого я постоянно „прокачиваю“, как и он меня. Что может быть опаснее, чем временный союзник? Но именно его мне предназначили в напарники по нынешней игре, сути которой я опять не понимаю».
Они вышли из короткого переулка на угол небольшой улочки, утыкавшейся в ступени театрального подъезда, и тут же рядом с ними, как из-под земли, появился джип Хасана. За затемненными стеклами мелькнула тень. Телохранители отрабатывали свой хлеб старательно и не без особого шика.
— Когда Аллах хочет испытать кого-нибудь, — сказал Нукер с нескрываемой иронией на лице, — он заставляет его наступить на собственное самолюбие.
— Не обольщайся, наши дела слишком мелки, чтобы Аллах обращал на них внимание, Хасан. Я не считаю это испытанием.
— Знаешь, Сергеев, я чувствую, что была бы твоя воля…
— Это да, — подтвердил Михаил спокойно. — Но воля не моя. Это работа. Ты назвал пароль. Мне приказано оказывать содействие тому, кто выйдет на связь. Когда-то, много лет назад, нас учили не оспаривать приказы начальства, чтобы не испортить гениальность замысла. Я подчиняюсь. — Он глянул на довольное лицо собеседника и добавил: — Пока подчиняюсь, Нукер, пока. Да и ты, как я вижу, ко мне братских чувств не испытываешь. Мы с тобой просто попутчики…
— Волею Аллаха, — проскрипел Аль-Фахри, останавливаясь.
— Ну, — отозвался Сергеев задумчиво, — я бы не стал заноситься столь высоко.
— Ты хорошо сказал — попутчики. Попутчик — это никто. Это не гость, которого нельзя тронуть, пока он в твоем доме. Это не друг-единоверец, которому велено отдавать последнее, это не враг, убить которого — благое дело. И ты никогда не станешь ни гостем, ни другом, ни единоверцем…
— В моем возрасте уже не обрезаются, — улыбнулся Михаил, останавливаясь и глядя в черные, блестящие глаза Нукера, — так что тут ты прав — не быть нам единоверцами. А вот одна вакансия осталась незанятой! Попутчик всегда может стать врагом. Так?
