Мардук с Костлявым шли по следам за хранилищами. Следы вели к стоянке байков Мажоровой банды у ветряков. Когда до них стали доноситься голоса, они залегли и дальше двинулись ползком. Мардуку это было не впервой. За свою жизнь он не раз подкрадывался к ничего не подозревающим жертвам, чтобы внезапно оборвать их жизнь. Убивал он по-всякому: обычно стрелял, иногда приходилось пускать в ход нож, в особых случаях — душить голыми руками. Этот способ нравился ему меньше всего. Душить человека долго и муторно, потому что в этом случае нужно обязательно удостовериться в том, что несчастный мертв.
Поначалу каждое убийство терзало его. Лица убитых посещали его в ночных кошмарах или напоминали о себе, когда он оставался в одиночестве. Но потом и это ушло. Убивая, он больше не чувствовал ни жалости, ни раскаяния, ни сомнений. И вот это в определенном смысле было куда ужаснее всех ночных кошмаров вместе взятых. Он устал от этого. От необходимости постоянно прятаться и убивать. Срок, который ему предстояло мотать в Эль Индио, он воспринял чуть ли не как избавление. Тем более что все подельники отвернулись от него. Они знали, что ему труба, и не парились.
«Но что, если… — думал он. Что, если еще можно начать все сначала?» Если все его бывшие дружки решат, что он умер в тюрьме или погиб в пути? Тогда, быть может, в предложении Рейнора действительно что-то было, и даже такому пропащему человеку, как он, все-таки может выпасть шанс… Но сначала дело. Когда-нибудь он перестанет убивать — но не сегодня. По крайней мере те, кого он должен убить сегодня, полностью этого заслуживали. И они свое получат сполна.
Мардук и Костлявый почти вплотную подползли к ветрякам, пропеллеры которых вращались медленно, словно нехотя, стараясь уловить хоть малейшее дуновение пустынного ветра. Бандиты готовились посадить детей в отдельный тюремный блок. Это была старая модель, и эксплуатировалась она, судя по ржавой решетке, давно и активно. Дети явно были в шоковом состоянии; на их лицах читались страх и тревога.
Тут пропеллер ветряка скрипнул особенно громко. Мардук повернулся к Смоллсу и громко скомандовал:
— Давай!
Выскочив из укрытия, он рванул прямо на бандитов, стреляя на ходу. Пронзительный свист, казалось, разорвет барабанные перепонки. Выпущенные из винтовки иглы рвали в клочья живую плоть и дробили кости. Костлявый не отставал, и пулевик в его руках был не менее грозным оружием. Дети заметались и закричали; одни легли на землю, другие попытались спрятаться за блоком. У бандитов не было ни единого шанса. Мардук был профессионалом; к тому же ему на руку играл эффект внезапности. Все закончилось в один миг — при современных военных технологиях иначе и не бывает. Когда тебя нашпиговывают стальными иглами, летящими со сверхзвуковой скоростью, шансов выжить нет. Никакой бронежилет не спасет, особенно если противник точно знает, куда надо целиться.
Мардук окинул взглядом побоище. Затем он поискал взглядом детей, которые попрятались, где только можно — за байками, за блоком. На глазах многих были слезы — слезы облечения, но вместе с тем и страха. Кто эти люди? Они пришли спасти их или похитить? Мардук это понимал. Он видел, что дети до смерти перепуганы и до сих пор не понимают, что произошло.
— Не бойтесь, не бойтесь. Мы не кусаемся… хотя если вам это нравится… — Костлявый похотливо смотрел на миловидную белокурую девчушку лет шестнадцати на вид.
— Закрой свой поганый рот, Смоллс. Вякнешь еще что-нибудь — я тебе язык вырву, — Мардук одарил Костлявого ледяным уничтожающим взглядом и повернулся к детям. — Все в порядке. Не бойтесь. Больше вам ничто не угрожает. — С учетом того, что здесь произошло всего несколько минут назад, поверить в это было, наверное, непросто.
— Да я просто пошутил, братюнь. Я их и пальцем не трону. Ну, может, разве вот эту, симпатичную…
Мардук схватил его за горло и оторвал от земли.
— Я же тебе сказал — закрой свой поганый рот. Ты что, не понял?
Костлявый выронил пулевик и попытался ослабить хватку Сола, но тщетно.
— Понял, — прохрипел он. — Пусти…
— Ребята, ребята! Прекратите! Вы чего?
Мардук обернулся и увидел Родни с браслетом Рейнора от их кандалов.
— Пусти его, — продолжал Родни. — Все. Мы свободны. Пора валить отсюда.
Мардук опустил Смоллса на землю.
— А где шериф?
Родни усмехнулся.
— Шериф оказался слишком доверчив. — Он нажал на браслете кнопку, и кандалы на ногах всех троих раскрылись и упали на землю. — Тебе-то не все ли равно? Ты что, правда думаешь, что он бы нас отпустил? Как же, держи карман шире. А теперь мы сами себе хозяева. У нас есть байки. Есть даже смарт-карты убитых ученых. Уходим, пока эти уроды своих не хватились!
Костлявый расхохотался. Ну наконец-то! Вот она, долгожданная свобода! Никакого Эль Индио — и никакого риска!
— Шериф оказался слишком доверчив. Нет, ну кто бы мог подумать? Молодец, парень. А я еще думал, что ты просто никчемный слизняк.
— Он жив? — спросил Мардук.
— Кто? — не понял Родни.
— Шериф.
— Ну наверное… Не знаю. Вообще-то врезал-то я ему неслабо. — Родни пошел к байкам. Дети, снова почуяв опасность, сбились в кучку возле блока.
— Мне вот эта малышка приглянулась. Как она тебе, Родни? — Костлявый снова плотоядно посмотрел на юную блондинку. Она инстинктивно отшатнулась и схватилась за прут решетки, словно пытаясь спрятаться за ним.
Мардук смотрел на своих товарищей, таких же преступников, как и он сам, людей с темным прошлым, без чести и совести. Других он за свою жизнь и не встречал. И тут он ясно услышал голос Рейнора в своей голове: «Единственное настоящее, что у мужика есть в этой жизни, — это его слово. И свое слово я тебе даю».
— Костлявый! — окликнул он его.
Смоллс повернулся к Мардуку, и тот со всей силы двинул его кулаком в челюсть. Костлявый рухнул как подкошенный.
— Ты что, совсем… — закончить фразу Родни не успел. Удар Мардука пришелся ему точно в переносицу, и хлюпик моментально вырубился.
Дети наблюдали за этой сценой в полной растерянности. За последний час они видели столько насилия, что хватило бы с лихвой на целую жизнь. И они решительно ничего не понимали.
* * *
— О, кто это к нам пожаловал. Сам шериф Конфедерации, собственной персоной, — Мажор сверху вниз смотрел на Рейнора, обнажив в садистской ухмылке золотые зубы. Его кибернетический глаз тихо жужжал, наводя резкость.
Рейнор медленно открыл глаза. Веки разлепились не сразу из-за спекшейся крови. Все лицо у него жутко болело, голова просто раскалывалась. Ощущение было такое, будто в мозгу перекатывается свинцовый шар. Через кровавую пелену, застилавшую глаза, он не мог разобрать, что за человек навис над ним. Наконец ясность восприятия постепенно вернулась.
