– Это пошло, – заботливо пододвинул я к ней аппетитный кусочек свинины, – после того, как белорусы откололись от СССР. Они напечатали свои денежные знаки на ужасной бумаге, да еще и украсили их изображениями разных зверушек. И зайчик присутствовал как раз на самой ходовой купюре. То ли на рубле, то ли на пятерке, точно не припомню.
Мы еще некоторое время поговорили о том, как я путешествовал по Белоруссии и в какие попадал необычные ситуации, но скоро я заметил, что у Сандрин начали слипаться глаза. Проводив ее до номера, я слегка прибрался у себя на столе и тоже рухнул в кровать. Она, как всегда, оказалась коротка, а каменной крепости подушка мешала пристроить голову без опасения окончательно вывихнуть себе к утру шею. Но, наученный горьким опытом, я все же приспособился. Лег наискосок, проклятую подушку затолкал в угол и, накрывшись жидким, будто арестантским покрывалом, быстро уснул.
И приснился мне странный сон. Будто нахожусь я на каком-то скудно освещенном круглом ринге, и на руках у меня бойцовские перчатки. И, что самое удивительное, напротив меня на каком-то камне сидит Сандрин, и тоже в аналогичных перчатках. Я силюсь что-то ей сказать, но почему-то не могу. Вместо меня говорит какой-то незнакомый небритый тип с полотенцем на голове, что делало его похожим на бедуина. Понятно, что это рефери, и он приказывает нам начать схватку. Вскакиваю, принимаю боевую стойку и выдвигаюсь в сторону тоже изготовившейся к бою француженки.
И вот начинается бой, но очень скоро выясняется, что по-настоящему драться мы не можем, поскольку нас разделяет глубокая яма. Приходится не столько махать кулаками, сколько смотреть под ноги, чтобы не рухнуть вниз. Так мы кружили некоторое время, и тут рассерженный рефери в полотенце начал орать диким голосом, выкрикивая что-то вроде: «Туше! Туше!» И я все же решаюсь перепрыгнуть через препятствие. Отталкиваюсь, лечу прямо к Сандрин и тут ' же, прямо на лету, натыкаюсь на ее выставленный в мою сторону кулак. Толчок… удар носом о матрас… и – падение в пропасть!
Я испуганно распахнул глаза и сквозь плохо прикрытое окно услышал, как в соседнем дворе яростно голосит петух.
– Ох, черт, – потянулся я, – вот что значит пить на ночь! Хорошо еще, что баклажка была маленькой. Иначе вообще бы невесть какой ужас мог присниться. А так… всего-то легкая драка…
Часы показывали половину десятого, и было понятно, что мы проспали все на свете. Откинув в сторону скомканное покрывало, я вскочил и зашлепал босыми ногами в ванную комнату. Холодная вода живо привела меня в чувство и даже разбудила дремлющего в животе «червячка». В дверь осторожно поскреблись.
– Прошу! – крикнул я, торопливо проверяя, в порядке ли мой костюм.
Вошла Сандрин, в отличие от меня тщательно одетая, умытая и даже слегка подкрашенная.
Увидев царящий вокруг разгром, нерешительно остановилась у порога.
– Я сейчас, мигом, – приветственно помахал я ей рукой. – Вот только придумаю, как побриться, и буду готов.
– У меня есть горячая вода, могу поделиться, – понимающе улыбнулась она. – А то ты сейчас похож на моего соседа месье Фронтиля. Тот тоже по понедельникам никак не может сообразить, в какую сторону идти к лифту. Вечно начинает колотиться в нашу дверь.
– Зашибает сильно? – щелкнул я себя по горлу.
– Не поняла.
– Я говорю, сильно пьет твой сосед?
– В общем-то, нет, как все. Всю неделю он трезв как стекло и примерен, словно скаут. Но в воскресенье традиционно играет с сослуживцами в шары. А все деньги, которые они там выигрывают или проигрывают, не знаю точно, они пропивают. В смысле, все равно те пропали, так лучше их напоследок превратить в граппу.
– Градпа – это что? – вооружился я казенным граненым стаканом.
– Водка. Ее у нас делают из отходов виноградного производства. Странно, но она довольно популярна среди наших стариков.
– И кто нее входит в столь почетную категорию?
– Все те, кому уже за сорок, – почему-то усмехнулась девушка. – Впрочем, разговоры о спиртных напитках можно перенести на более позднее время. А сейчас займемся лучше поисками Садовой улицы…
Что там Сандрин говорила дальше, я не слышал, поскольку бегом бросился в ее номер наполнять стакан горячей водой.
Как-то не слишком верилось в то, что кто-то может прожить в одном месте всю жизнь. При этом я как-то забыл, что сам только недавно сменил место жительства, поскольку наш старый дом поставили на реконструкцию.
Побрившись и надев запасную рубашку, я спешно упаковал вещи и спустился вниз. Сандрин уже находилась там, являя собой пример европейской собранности и организованности.
– Номер будете смотреть? – положил я ключ от номера на стойку администратора.
– Зачем? – уныло ответствовала юная дежурная.
– Вдруг я с собой подушку утащил? – решил я слегка поднять ее настроение.
– Хы, – недоверчиво перекосила она рот, мигом став уж совершенно несимпатичной, – зачем она вам?
– Из-за природной вредности, – завершил я шутку. – Ладно, желаю вам счастливо здравствовать здесь и далее.
– И вам счастливо, – бесхитростно ответила девушка, вешая ключ на доску с крючками, – приезжайте еще.
Когда за нами закрылась дверь, Сандрин повернулась ко мне с осуждающим взглядом.
– Что это ты так с ней разлюбезничался? – довольно жестко подтолкнула она меня локтем. – Неужели эта прыщавая особа тебе понравилась?
– При чем здесь понравилась? Просто стало ее жалко. Сидит тут в одиночестве, в городишке этом, ночами дежурит в убогой гостиничке… Так и просидит в ней всю жизнь.
– Можно подумать, в этом есть что-то необычное, – несколько желчно перебила меня Сандрин. – Да три четверти населения Земли только тем и занимаются, что делают скучную и однообразную работу, в том числе дежурят в маленьких мотелях. Се ля ви, мой дорогой компаньон, иного им и не суждено.
– Постараемся попасть в оставшуюся четверть, – перевел я разговор в шутливую плоскость. – Может быть, тогда наша жизнь пройдет не столь бесцветно. Побываем с тобой на Канарских островах, попьем кокосового молока, погуляем по Великой Китайской стене…
– На Канарах я уже была, – чуть более миролюбиво отозвалась француженка. – Папа возил нас туда с мамой и тетей Жаклин на неделю.
– Везет же некоторым, – аккуратно взял я ее за воинственно торчащий в мою сторону локоток. – А меня никто никуда не возил. Отец вечно пропадал на работе, а мать готовила обеды да вязала кофты на продажу.
– И чтобы исправить сию историческую несправедливость, – совсем развеселилась Сандрин, – нам нужно поскорее отыскать ответ на нашу загадку. Для этого, сударь, следует прибавить шагу. А то как бы госпожа Контецкая не ушла на какой-нибудь рынок!
