— А в чем? — снова заинтересовался я.
— В том, чтобы как-то отменить каждодневную рекламу денег или хотя бы создать ей серьезный противовес. Если достаточное количество людей поймет, что стоимость денег равна нулю, многое изменится. Ну, например, за них перестанут убивать. Это уже много. Но на самом деле изменится гораздо больше. И главное — Наниматели не смогут дурить народ, подсовывая им бесполезные бумажки. Платить за работу придется чем-то настоящим, реально ликвидным.
— Водкой? — усмехнулся я, вспомнив времена, когда бутылкой можно было рассчитаться с сантехником.
— Нет, заводом. Машиной, домом. Тем, что ты все равно покупаешь за деньги. Только так никто не сможет обесценить труд, поскольку ценность дома не назначается государством, она у него есть.
— Утопия… — вздохнул я. — Без денег экономика рухнет.
— Наверное, — согласилась Катя. — Но я знаю, что деньги — фикция. Мне их теперь не впарить.
— А как же ты живешь?
— Как Наниматель. Только возьму бумажки, сразу превращаю их во что-то стоящее. Вот, компьютер купила. Подержанный, правда, но какой смогла. На нем можно статьи писать. Значит, никто ни при какой власти меня без куска хлеба теперь не оставит. Но статьи — тоже фикция. Я хочу производить что-то более нужное.
— Тогда тебе пекарня нужна.
— Я не пекарь.
— А кто ты?
— Артистка, — серьезно ответила Катя.
— И что тебе нужно для счастья?
— Возможность выступать.
— Ну и выступала бы в подземном переходе.
— За деньги? Ищи дуру!
— А за что ты хочешь?
— За всероссийскую известность. Тогда деньги мне станут совсем не нужны.
Я хотел усмехнуться, но понял, что она права. По крайней мере в это можно поверить. Не такая уж и утопия гнездилась у нее в голове.
— Только есть одно важное условие, — добавила она. — Ничего нельзя делать только ради собственной задницы. Ничего! Все, что ты делаешь, должно быть для пользы как можно большего числа людей. Это и есть самое главное, наиглавнейшее спасение человечества. В общем-то смысл жизни в том, сколько людей стало счастливыми оттого, что ты живешь.
— А человечеству, думаешь, не все равно?
— Конечно, ему без разницы. Только спасать его все равно надо. Хотя бы раз в тысячу лет. Знаешь, ты вообще первый, кому я до конца рассказала об этом.
— Почему? — осмелился спросить я.
— Ты первый стал слушать. Другие просто хотели со мной переспать или еще чего-нибудь. А тебе было интересно, я видела. Кажется, тебя можно взять в команду.
— Спасать человечество?
— А что? Вдвоем будет проще.
Меня начало ощутимо трясти. Ничего подобного я в жизни никогда не ощущал рядом с женщиной. Мало того, что она меня возбуждала запахом, и теплом, и очертанием тела, так еще прошедший разговор вызвал в голове настоящую бурю эмоций и ответных мыслительных волн, которые сталкивались под стенками черепа, вздымались, сливались в вихри и не думали утихать. Я готов был на все — на любые безумства вплоть до спасения человечества, только бы заполучить ее прямо сейчас, не медля, не откладывая ни на секунду.
Я не понимал, что же так сильно меня завело, мне хотелось в этом разобраться, но уже не было ни малейшей возможности.
— Долго ты так, в одиночку, спасаешь мир? — спросил я, чувствуя, как осип голос.
— Всегда. Но если конкретно, у меня уже больше года никого не было.
В груди гулко бухало сердце, на экране телевизора мерцали беззвучные кадры. Я дольше не мог бороться с собой, повернулся и обнял ее сначала осторожно, потом крепче и крепче, так как понял, что не оттолкнет. Она крепко зажмурилась и впилась губами мне в губы. Мы оба распалялись сильнее с каждой секундой, с каждым, все более шумным выдохом, с каждым ударом сердца. Она первая начала сдирать с меня одежду, я не ожидал такого напора. На шторм это было похоже, на бурю, на стихийное бедствие. Я заподозрил, что столь сильное возбуждение, никогда до этого мне не свойственное, наверняка подкреплено алкалоидом грибной дури. Но как бы там ни было, секс между мной и Катей был жарким и громким. Мы так неистовствовали, вскрикивая в порывах страсти, что все закончилось через пару минут. Но я еще долго не мог прийти в себя, оглушенный, распластанный, до последней степени обалдевший. Еще я представил, как Цуцык, глядя на мое тело, извивающееся на полу БТРа, задорно прицокивал языком. Наверняка так и было. Ну и черт с ним.
Катя лежала рядом со мной на диване, улыбаясь в потолок, на котором иногда плыли сполохи от фар проезжавших внизу машин. Это было такое кино на белом экране — про ночной город, в котором миллионы людей.
— С тобой точно можно спасать человечество… — негромко сказала она.
— Тогда поработаем, — ответил я.
— Что?
— Это мы на войне так по связи говорили. Ну, когда все готовы, когда все на местах. Поработаем. Это значит — пора начинать.
— Мне тебя не хватало очень. Здесь ведь тоже почти как на войне, только не так часто стреляют. Хочется, чтобы рядом был тот, кто уже убивал, как ты.
— Зачем? — я заподозрил неладное.
— Затем, что в шоу-бизнесе одни педерасты. Для них женщина — недоразумение, ошибка природы. Меня там просто некому воспринимать всерьез. А тебя они вынуждены будут воспринимать очень серьезно. Они великолепно разбираются в людях и чувствуют не показную, а реальную, внутреннюю силу.
— И что?
— Мне нужен продюсер.
— Для продюсера денег у меня маловато.
— Похоже, ты меня тоже не воспринимаешь всерьез, — грустно вздохнула она.
— Ну вот, начинается. С чего бы такие претензии?
— С того! Я тебе полчаса объясняла, что деньги ничего не стоят, а ты сейчас мне снова о них. Я хочу всем доказать, что ум и умения гораздо важнее любых денег, что на самый верх можно пробиться за счет способностей. Это будет наш личный вклад в спасение человечества. Ты-то веришь, что это возможно?
Мне трудно было ответить. Врать не хотелось, а говорить правду прямо сейчас было больно. Я подумал, что, может быть, у нее есть план, может, я многого не понимаю в делах шоу-бизнеса.
— Не знаю, — ответил я. — Надо попробовать.
— Ты — лучший, — улыбнулась она. — Вместе мы порвем этих гадов, как марлевые трусы.
Усталость от бурно прожитого дня и не менее бурного секса накатывалась на меня волнами. Глаза все труднее было держать открытыми, а в ушах все громче и настойчивей слышался шум ливня из сферы взаимодействия. Катя заметила, что я клюю носом.
— Хочешь спать?
— Да, если честно.
— Тебе завтра когда на работу?
Мне не хотелось говорить, что наша контора приказала долго жить, но от вранья Кате я твердо решил раз и навсегда отказаться.
