– Блестящие белые кристаллы, похожие на соль, но сладкие, как эмо. Они тают во рту, становится очень вкусно.
– Робин, я хочу сахар!
– Пойдём.
Ноттингем горел до утра. Жители не смогли отстоять левую башню с огромным куском стены, пострадали и другие участки; посёлок лишился многих домов и хозяйственных построек. Но даже с рассветом, победив огонь, никто не стал ложиться спать, ведь тела убитых товарищей так и оставались на стенах. Сколь ни велика была усталость, никто не роптал. Люди собирали своих павших, шатаясь от изнеможения, и только лишаясь сознания от усталости и ран, прекращали свой скорбный труд. Они победили, но очень многие этого не увидели; им надо было оказать хотя бы скромные почести.
Тела погибших сложили в оставшуюся вдали от стен осадную башню, туда же поместили множество зажигательных снарядов, найденных у врага, обломки телег и щитов. На закате запылал исполинский погребальный костёр, вокруг стояли выжившие защитники, оплакивая своих друзей и любимых. Никто не говорил речей, всё было уже сказано, ведь никто не погиб зря. Кем бы ни были эти люди при жизни, смерть их была честной и достойной – никто не подставил спину врагу, их смогли убить, но не победить.
Оставшимся надо было продолжать жить. Усталость свалила людей. Ночь усыпила весь Ноттингем, но он не остался беззащитным, его покой берегли единороги.
Зардрак пролежал без сознания более суток, да и теперь, на пятый день после страшного поражения, едва переставлял ноги. Он не смог удержать силу погибающей риалы, его перенесло недалеко, всего лишь к алтарю храма Рогеса, при этом сильно повредило местный зал Главных Церемоний. Настоятель был не в обиде, его больше потрясла весть о полном разгроме армии. Теперь он боялся, что ужасные цохваны нагрянут сюда в любой момент. Зардраку было всё равно, он спешил окрепнуть и вернуться в Первый храм, чтобы держать ответ перед старшими атонами. Он этого не боялся: серьёзного наказания не будет – как ни жаль погибшей армии, никто не станет срывать досаду на опытном полководце. Они сами виноваты, дали ему так мало солдат.
В комнату скользнул безликий послушник:
– Великий, пришло несколько спасшихся воинов твоей армии.
– Хорошо, скажи, чтобы ждали, я сейчас к ним выйду.
В малом дворе стояли два десятка солдат. Грязные, усталые, почти без оружия, с голодным блеском в глазах – они больше походили на нищих бродяг, чем на доблестных воинов. Один сильно выделялся вполне нормальным видом. Зардрак улыбнулся:
– Приветствую тебя, Тукс Длинный Лук. Я рад, что ты выжил.
– Да, великий, мне удалось спрятаться среди мёртвых тел. В темноте я покинул поле боя и собрал этих солдат. Нас было больше, но дорога трудна, два раза нападали еретики. В этом крае у нас теперь остались только враги.
– Ничего, Тукс. Сейчас они победили, но мы вернёмся, обязательно вернёмся.
– Да, великий. По пути в лесу мы поймали одного цохвана, привели его с собой. Он немного говорит на нашем языке. Привести?
– Конечно! – Зардрак даже подпрыгнул от радостной вести.
Пленника поставили на колени перед атоном. Тот рассматривал его с огромным интересом. Довольно высокий, неимоверно грязный и избитый, с мрачным, угрюмым видом, на лице багровеет уродливый шрам.
– Что он делал в лесу?
– Жил в маленькой землянке с женщиной, которую забрал у крестьян. Когда мы его нашли, он громом убил одного солдата.
– Ты можешь метать гром? – спросил Зардрак пленника.
– Уже нет, – угрюмо ответил тот.
– Почему ты сидел в этом лесу? Нападал на наши обозы по приказу своего владыки Робина Игнатова?
– Он мне не приказывает! – почти крикнул цохван. – Робин мой враг, его люди тоже!
– Почему? – заинтересовался Зардрак.
– Они убили моих товарищей, всех. Я едва спасся, только был ранен в лицо. Хотел забрать их девку, но она что-то сделала со мной, я едва не умер, да ещё и получил пулю в ногу. Долго прятался в лесах, потом нашёл деревню, украл женщину; мне надо было изучить ваш язык, ведь мне нет возврата к своим. Хонда меня убьёт.
– Хонда?
– Да! – пленник заскрежетал зубами. – Убийца, головорез, правая рука Робина. Это он ранил меня в лицо.
Задумавшись, Зардрак сказал:
– Я могу взять тебя на службу.
– А что я должен делать? – насторожился цохван.
– Всё, что я скажу. Мне нужны твои знания о наших врагах. Ты получишь красивых женщин, одежду, будешь есть вкусную еду, и никто не посмеет причинить тебе вред.
– Согласен, – решительно заявил пленник.
– Однако смотри, – пригрозил Зардрак, – если предашь, смерть твоя будет нелёгкой: ты оглохнешь от собственных криков. Как тебя зовут?
– Здесь меня знают под прозвищем Валет.
Ноттингем оправлялся от страшных ран. Стены пока не трогали, но уже убрали трупы врагов и суфимов, кое-как засыпали проломы, оттащили тараны и остатки осадных башен. В первые дни умерли многие раненые, но те, кто остался, наверняка выживут, и, к счастью, их было больше. Помогли лекарства из устройства связи и, разумеется, врачебное искусство иссы. Сата сидела у кровати Аниты. Девушка сегодня пришла в себя; она ещё была очень слаба, но жизни её больше ничего не угрожало:
– Видишь, как у нас с тобой получается, – слабо улыбнулась златовласка, – теперь ты за мной ухаживаешь.
– Размечталась, – усмехнулась Сата. – Видела бы ты, скольким мне пришлось помогать.
– Понимаю, – нахмурилась Анита. – Я сильно искалечена?
– Не бойся, твоя красота не пострадала. Лезвие арна проткнуло тебе вершину левой груди, повредило лёгкое. Рана тяжёлая, но не глубокая. Пострадавшая грудь скоро станет такой же высокой, как и правая. Останется небольшой шрам, но он рассосётся за год-два. В нашем мире они долго не держатся.
– Да, я это знаю. А как же меня ранили? Совсем не могу вспомнить!
– Память бережёт тебя от переживаний. Ты храбро сражалась, застрелила из лука двух врагов, третий ударил тебя арном. Я не смогла ему помешать, мой меч только поцарапал ему ногу, ворвался другой враг, они начали убивать женщин и раненых. Моя жизнь была на волоске, но появился Робин и спас нас.
– Ты знаешь, всё, что я могу вспомнить, – это его лицо.
– Да, он говорил с тобой. Сейчас Робин часто хвалит твою храбрость. Потом наши бойцы отбили врагов, напали на них сами. Следом появились единороги, растоптали всех, кто не успел убежать.
– Я знаю, мне уже рассказали.
Анита была не одна, в этом доме размещались девять раненых женщин. Все, кто мог говорить, не умолкали ни на миг. Побыв в этом шуме хоть минуту, можно было узнать все новости за последние несколько месяцев.
