— Сухой спирт, — ответил на невысказанный Женькин вопрос Грушин. — Хорошая штука. Почти ничего не весит, горит жарко. Консервы погреть или чаю вскипятить «в поле» — самое оно.
По каморке поплыл слабый, не то чтобы неприятный, но какой-то непривычный запах. Горящую таблетку кладовщик положил на подставочку, а сверху водрузил махом вскрытую консервную банку. Спустя пару минут в ней зашкворчал жир, и аромат нагревшегося мяса начисто перебил слабый химический запах горящей таблетки. И пахло так вкусно, что Женька, только что на полном серьезе утверждавшая, что совсем не голодна, непроизвольно сглотнула набежавшую слюну. Старый и бывалый старший прапорщик, увидев это, лишь по-доброму усмехнулся и, придвинув к Женьке вилку и открытую пачку галет, ухватил плюющуюся жиром банку за край отогнутой в сторону крышки и поставил перед ней. Женька никогда раньше не ела горячую тушенку прямо из банки, вприкуску с пресными, хрустящими армейскими галетами, и даже не представляла себе, что это может быть настолько вкусно. Или это она просто проголодалась? Или и то, и другое вместе? В общем, целую банку тушенки она слопала влет, даже и не заметила, как вилка уже по дну зашкрябала. А ведь банка вовсе не была маленькой — граммов на триста пятьдесят не меньше, да плюс галеты. Нет, понятно, что какому-нибудь бугаю, вроде несшего ее на себя «камуфлированного» такая трапеза — так, слегка червячка заморить. Но так из того лба можно двух Женек вылепить, да еще и останется.
— Дядь Коль, а как так получается, что вокруг такое творится, а я к тебе за оружием одна пришла? И ведь больше никто не идет, хотя я тут у вас столько времени сижу.
— Сложный ты вопрос задаешь, Женя, — задумчиво почесал переносицу Грушин. — Тут вчера и позавчера народу было — не протолкнуться, до самой поздней ночи стволы выдавал, чуть не надорвался ящики волокать. Видно, все, кто захотел, уже получили. А остальные пока не сообразили, что теперь каждый, прежде всего сам за себя отвечает. Что если ты себя защищать не хочешь, то и другому кому — на фиг не сдался. Слишком многие привыкли, что они всегда за чьей-то спиной, на чьем-то горбу в рай едут, вот и сейчас решили, что все снова прокатит.
— Так ведь уже прокатывает, — неуверенно тянет Женька. — Вон сколько народу в палаточном городке сидит…
— Не, Жень, ты теплое с мягким не путай, — несогласно мотнул головой прапорщик. — То, что сейчас в лагере — это другое. Жизнь у сотен тысяч людей в один день сломалась. Всепланы, все мечты, все надежды — псу под хвост, уж извини за грубость. Большинство пока в шоке. Они хоть головой и поняли, что случилось, но вот сердцем это пока не приняли. Вот и сидят, ждут, вдруг все — раз, и станет, как раньше. Очень скоро поймут, что не станет. Самые толковые и крепкие уже поняли, остальные — вот-вот допетрят и тоже начнут мозговую мышцу качать на тему, кем быть и что делать. И, поверь мне, старому дядьке, большинство вполне устроятся. По-разному, не все хорошо, но устроятся. А вот кое-кто так и останется в лагере сидеть, потому что делать ничего не иумеет и не хочет, потому что привык быть вечным нахлебником на чьей-то шее. И вот тогда, боюсь, ждет этих граждан неприятный сюрприз…
Грушин вдруг резко замолчал и как-то виновато поглядел на Женьку.
— Что-то не в ту сторону меня занесло, извини, Подкрепилась? Тогда, давай продолжим. С одной стороны, даже хорошо, что у тебя опыта обращения с оружием нет, переучивать не придется. Вот смотри, эта загогулина справа на ствольной коробке — предохранитель. Самое нижнее положение — безопасно, стрелять не будет. На один щелчок вверх — одиночные выстрелы, после каждого снова придется на спуск жать. Самое верхнее — автоматический огонь, но, поверь на слово старому человеку — оно тебе не нужно. Так что, забудь про него прямо сейчас и даже не вспоминай. На вот, попробуй сама пощелкать.
Женька попробовала. Предохранитель, несмотря на маленький размер, оказался штукой норовистой. Сначала она оцарапала об эту проклятущую железку указательный палец, а потом умудрилась как-то зацепиться за нее ногтем большого. Больно-то как, мамочки! Чуть не сорвала.
Грушинов сочувственно вздохнул и вытащил из кармана камуфляжа стальные щипчики-ногтегрызы.
— Держи, Эухения. И запомни — маникюр и оружие — понятия плохо совместимые.
Тут-то Женька и вспомнила аккуратно подстриженные ногти у той женщины в штабе, которая ее регистрировала. М-да, похоже, в армии все не просто так. Любому явлению в результате, найдется вполне толковое объяснение, даже если изначально оно выглядит странным и даже глупым.
Пока она орудовала щипчиками, дядя Коля объяснял ей несложную, на первый взгляд, науку прицеливания.
— Так, ну-ка, поведай мне, Эухения, — похоже, ее имя перевранное «на испанский» манер, ему самому сильно понравилось, — как называется это колечко и вот этот шпенечек?
— Целик и мушка, — без запинки отрапортовала Женька, благо, на отсутствие мозгов и памяти она никогда не жаловалась.
— Правильно. А вместе они — прицельное приспособление. Пользоваться им совсем не сложно. Гляди: вжимаешь приклад в плечо и смотришь на мушку сквозь отверстие в целике, причем так, чтоб вот эти два закрывающих слева и справа мушку «рога» как бы сливались с ободком целика. А верхний срез мушки в этот момент, должен быть точно посреди круглого отверстия в целике.
На слух звучало это все натуральной абракадаброй, но стоило Женьке, расправившейся, наконец, с остатками маникюра, вжать узкий приклад «Кедра» в плечо — сразу стало гораздо понятнее. Особенно когда дядя Коля повторил все с самого начала, да еще и пальцем показал, что и как. Вот только этот гадский предохранитель… Увидев, как Женька второй раз стесала о непослушную железяку кожу на пальце, Грушин тяжко вздохнул и буркнув: «Варварство, конечно, но фигли делать…», все тем же консервным ножом поддел предохранитель снизу и несколько раз его немного приподнял, как бы отгибая. А потом снова протянул пистолет-пулемет Женьке.
— Держи, Эухения. Теперь как?
Предохранитель стал ходить гораздо легче, о чем она и сообщила дяде Коле.
— И то хлеб. Ладно, давай теперь вот что…
— Николаич, ты тут? — раздался от ворот ангара мщный бас.
Обладатель голоса тоже впечатлял: высокий, наверное, со спасшего ее омоновца, не ниже, широкоплечий, явно очень сильный, но уже такой, пузцом зарастать начавший мужичара. Да еще и физиономия простецкая: круглая, с румянцем во всю щеку и курносым носом. Таким нужно богатырей в детских сказках играть — здоровенный, могучий, горластый, но, по всему видно, добрый, как теленок.
— А где ж мне быть, Алексей? Тут я…
