Юрий Корчевский - Сторожевой полк. Княжий суд

Рядом с собором высилась колокольня и стоял храм Свято-Духовной церкви, построенной в честь Сошествия Святого Духа на апостолов.

Все суетное ушло в сторону, уступив величию православных святынь. На душе было грустно, не покидало ощущение, что вижу я это великолепие последний раз. В глазах проступили слезы.

И вот Клязьма с хлипким мостом позади. Заросли ивы сменил луг, по которому цепочкой шли косари, оставляя за собой скошенную траву.

И удивительно, чем дальше от Москвы мы отъезжали, тем меньше грустных и горьких мыслей оставалось.

Мы снова ехали в окружении леса, подступающего к дороге. Иногда полоса леса прерывалась, и открывались взору изобильные поляны с душистой земляникой на южных склонах холмиков, с алеющими гроздьями брусники, черникой. Описать эту красоту русского Залесья сложно – ее надо видеть.

И снова потянулись крестьянские поля. Благодатные плодородные земли позволяли получать здесь щедрый урожай овощей, лука, хрена. Овощи крестьяне отправляли в Москву. Недаром ходила поговорка «Хрен да лук не выпускай из рук». С душистым укропом да смородиновым листом хозяйки делали аппетитные соленья.

Мы ехали по Мещере – «жемчужине» Руси. Поля чередовались с лесом, лугами, болотцами, встречались озера, на зеркальной глади которых цвели желтые и белые лилии.

На ночлег останавливались в гостевых избах, разбросанных по тракту. Так за три дня и добрались до Плещеева, или Переяславского, озера.

Перед нами простирался огромный овал озера, окруженного соснами. Поехали по берегу – низкому, местами заболоченному. На отмели редкие серые цапли выискивали добычу, над озером летали утки, носились кулики. На берегу пробивались родники. Иногда густой тенистый лес спускался прямо к прозрачной воде озера, и нам приходилось объезжать его, поднимаясь по склону. Что-то возникало в памяти, связанное с этим озером. Но что? Вспомнил все-таки: через два века Петр Первый здесь построит учебную флотилию.

Мы добрались до Никитского монастыря. Дружинник постучал плетью в ворота. В калитке распахнулось окошко.

– Чего тебе, служивый?

– Не подскажешь ли, где Синь-камень лежит?

– Тьфу на вас, безбожники! Ходют все и ходют к идолу каменному! Нешто не знаете – демон в нем обретается!

Окошко захлопнулось, дружинник почесал в затылке.

– Ты лучше у прохожего спроси! – засмеялся Федор.

Дружинник пришпорил коня и вскоре догнал мужика с удочками, бодро шагавшего по дороге. Поговорили, и мужик рукой в сторону указал. Да мы уж и сами поняли, куда ехать.

Камень сей не очень-то далеко и лежал – прямо у уреза воды. Валун три на два с лишком метра и толщиной невелик – чуть более локтя. И никакой он не синий, серый скорее.

Слезли мы с Федором с лошадей, подошли, пощупали.

– А сказывали – теплый, – разочарованно сказал Федор. – Просто солнцем нагрело, – заявил он. – Ты это, отойди подальше.

Я отошел к дружинникам, с любопытством взирающим на «народную легенду».

Федор снял сапоги и босиком взобрался на камень. Посидел, потом улегся ничком, обхватив ладонями шершавого исполина. Губы его шевелились – молитву шептал или просил чего у камня? Затем встал, подошел ко мне:

– Теперь давай ты, боярин.

– Помог хоть камень-то? – недоверчиво спросил я побратима.

– Кто его знает? – уклончиво ответил Кучецкой. – Поглядим…

Я последовал примеру Федора – снял сапоги, коль на камень босым вступать следует, и босиком залез на валун. Ты смотри, на самом деле теплый, а ведь у воды, прохладным быть должен. Улегся навзничь, посмотрел в небо – синее, облачка бегут. И так мне спокойно стало, умиротворенно. Все мрачные мысли прочь ушли.

Я закрыл глаза.

– Господи, хорошо-то как! Домой бы мне сейчас, в свое время, устал я что-то.

М-да, размечтался. Вставать пора, небось Кучецкой заждался.

Закружилась голова. Я помассировал виски. Вроде как отпустило. И только я встать собрался, как услышал женский голос:

– Мужчина, вы тут долго еще лежать собираетесь? Да-да, я вам говорю!

Я приоткрыл глаза, повернул голову. Твою мать!

Рядом со мной девушка стояла, в сером брючном костюме и складной указкой в руках – явно экскурсовод. Вокруг нее туристы толпились, в основном молодые ребята и девушки. Девчонки хихикали, а один из парней сказал:

– Пить меньше надо, отец.

Е-мое, да никак я в свое время вернулся! Ну и камень! На самом деле исполняет желания. Ну, может – не у всех?

Я встал с камня, вызвав смех у туристов. И в самом деле – нелепо я выглядел: кафтан, штаны суконные и босиком: сапоги-то рядом стоят. Шапка, бородой оброс, на пальцах перстни. А главное – пояс на мне с саблей, боевым и обеденным ножами.

Под насмешливыми взглядами молодых людей я натянул сапоги.

– Товарищ! Вы из костюмированной группы? Пройдите вон туда, артисты там.

Перетянуть бы ее плетью за «артиста», да невозможно – время не то, а хочется очень.

Я поплелся к Никитскому монастырю. Осел он как-то, фундамент внизу мхом порос. А чего здесь удивительного – пять веков минуло.

Что теперь делать-то? По-хорошему – от пояса с оружием избавиться надо, это – до первого милиционера.

Я снял пояс и кафтан, оставшись в рубахе и штанах; замотал оружие в кафтан, взял под мышку. Со стороны на цыгана похож: рубаха шелковая, штаны в сапоги короткие заправлены. Перстни на руках, а на шее – цепь золотая в палец толщиной.

На чашнике калита висит. Залез я в нее. Слава богу, и золото и серебро есть – я тогда в Москву без денег не ездил. Надо домой добираться, а до городка моего – без малого две тысячи километров. Паспорта нет, денег современных нет. Наверное, в первую очередь бороду сбрить надо. Хотя это тоже не выход – кожа на лице незагорелым пятном выделяться будет. Ладно, поеду так – и будь что будет.

Дошел пешком до Переяславля-Залесского, нашел стоматологическую поликлинику. В зубопротезном отделении продал технику две золотые монеты, изрядно потеряв в цене, но заимев пятнадцать тысяч рублей.

Добрался на такси до Москвы, а там нанял частника до Коломны.

Еще одно такси – и я в Охлопкове. Правда, за дорогой пришлось следить мне – сейчас и деревни такой нет.

Мы ехали вдоль Оки, и я с трудом узнавал изменившуюся местность.

Наконец показался знакомый холм. Кажется, здесь.

Всего четыре дня, как отсюда уехал, а прошло пятьсот лет. Местность та же: вот склон, а острога нет уже, как и изб. Стоит на холме дом мой княжеский – полуразрушенный.

Глядел я на него и поверить не мог – я же недавно в него вселился, а уже крыши нет, запустение. И все равно выглядит он строго и благородно.

Пропасть времени отделяла меня от беспокойной, опасной, но такой интересной и яркой жизни, в которой остались дорогие моему сердцу Елена, Василий, Федор Кучецкой, ратники, бывшие рядом в сражениях. Все случилось так, как и предвещала «Книга судеб» и как сообщал мне бестелесный призрак из подземелья.