– Нет.
– Ну, тогда от тебя сейчас зависит будущее этого Города и этой страны.
– Скажи мне, – вдруг попросил я, – почему тебя зовут хозяйкой лета?
Рыся посмотрела на меня, сощурившись. Пожала плечами.
– Ты серьезно? Хозяйкой лета? Меня? Боже праведный… Хозяин нашего лета сейчас – вот он. – Она показала на пистолет в моей руке. – И ты, если справишься с ним, конечно. Ты уверен, что справишься?
– Я не уверен, – ответил я. – Но я постараюсь. Очень.
– Удачи, – улыбнулась она и поцеловала меня – в лоб и в губы.
Когда Рыся захлопнула за собой дверцу и «пежо», сорвавшись с места, исчез за углом, я ушел от Вечного огня. Напротив, через проезд, был магазин одежды «Том Талер». Сквозь разбитую витрину я зашел туда, чтобы подыскать себе одежду. Я выбрал майку, джинсы и туфли из черной кожи. Джинсы были велики мне. Пояса я не нашел и затянул их обрывком шнура. Поверх майки надел короткую кожаную куртку, в карман ее положил пистолет. Покинув магазин, перешел проспект, к кафе, где когда-то сидели мы с Димой, рассуждая о войне. Пластмассовые столы и стулья по-прежнему стояли снаружи. С того утра их никто не убирал. На них лежал толстый стол пыли и копоти.
Сквозь распахнутую дверь я зашел внутрь. Было прохладно. Свет тек сквозь цветные стекла, падал на ряды разноцветных пыльных бутылок. Холодильник оказался сверху донизу заставлен банками и бутылками. Холодильник не работал, но банки на ощупь казались прохладными. Я выбрал две. Вынул из-за стойки фирменный пластиковый бокал с надписью «Балтика», большой пакет чипсов. Откупорил банку, вылил в бокал. Разорвал пакет и принялся поедать чипсы – запихивая в рот полные горсти, жадно жуя, запивая пивом. Расправился с первым пакетом, открыл второй. Приглушив голод, ел уже спокойнее, не торопясь. Телефон в моем кармане запищал. Я коротко ответил и, держа в руке бокал с пивом, вышел на улицу.
Я присел за столик, поставив бокал перед собой. Я почему-то совсем не боялся, хотя последние мои дни меня вели, как слепого, и подтолкнули напоследок. Если бы мне предложили выбирать по-настоящему, я всё равно выбрал бы то, что выбрал сейчас. Всё прошлое показалось мне всего лишь репетицией, обретшей смысл лишь потому, что я оказался сейчас и здесь. Ведь всё это уже было, прошло и застыло в вечности. Среди дней, среди страниц своей памяти я видел себя и Диму, ожесточенно спорящих за соседним столиком, видел разноголосую толпу на проспекте, неоновую рекламу напротив, как призрак, всплывший в явь. Мне осталось только шагнуть в него.
Теплое пиво отдавало металлом. Я отхлебнул еще глоток, отодвинул бокал. Сунул правую руку в карман.
Вынырнув из-за угла, показался черно-никелевый джип. За ним, осторожно, медленно – серый длинный «мерседес». Я вынул пистолет из кармана куртки и шагнул на асфальт, навстречу ему.
Они говорят: железо пахнет, нагревшись. Чем-то таким горьковатым, едким. Отчетливым. Будто бы даже свою машину можно узнать по этому запаху. Но это ложь. Само по себе железо не пахнет. Но если железо долго находится рядом с людьми, оно заражается человеческим. Пот, человеческое тепло, одежда, пальцы, привыкшие находить один и тот же изгиб рукояти. Кровь, наконец. Возможно даже, у железа есть память. Вылепленная человеческими руками, спутник жизни – или смерти. Должно что-то обтереться, остаться. Так просто это не выжечь бензином. Не отбить запах. Он остается в царапинах, заусеницах, трещинках. В памяти железа. Ее можно почувствовать – на ощупь. Посмотри, как пляшет над броней разогретый воздух – контуры переливающихся, зыбких букв. Смотри, читай. Вспоминай.
Жарко сейчас. Раньше казалось: жара и пыль – это обязательно юг. Только там их столько и сразу. Конечно, еще и зелень всякая, фрукты. И море. Обязательно с песчаным пляжем – из мелкого, плотно утрамбованного прибоем песка, на котором босые ноги едва оставляют след.
Здесь тоже много песка. Мелкого, легкого. Я думал – здесь лес. А тут – выжженная сухая трава. И пыль. Наверное, она пришла с нами. Она всегда приходит с войной. Я читал. Я любил читать книжки про войну. Танки в степи. Чад, ревут моторы. И пыль – столбы до небес. Но сам как-то… не то чтобы не верилось – не было ощущения пыли. Пыль здесь – такая же часть мира, как солнце или случайное облако. Или здешние заросшие, покатые холмы. Я научился чувствовать ее вкус. Здесь каждое наше действие – пыль. Мы выбрасываем ее в мир, мир возвращает ее нам – в волосы, одежду, разогретый на консервной банке с сухим спиртом чай. Под ногти, в морщинки у глаз. Пыль стирает различия наших кокард и нашивок. Когда идет дождь, вся выброшенная нами пыль за пять минут становится непролазной, топкой, липучей грязью, черно-коричневым тестом, поедающим наши следы. Сама пыль хранит следы ненамного лучше. Она текуча так же, как ее сестра грязь. Правда, пыли нужен ветер. Или человек, чтобы привести ее в движение. Забавно даже. Я раньше не думал, что мир специально дожидается меня, чтобы прийти в движение. Без меня – замирает. И время почти не течет.
Четверть часа еще осталось. Сейчас я сниму часы и спрячу. Так вот. Запихаю поглубже в карман, застегну. Ткань толстая, дерюга. И почти не буду чувствовать, что они там есть. Последние минуты до окончания вахты всегда тянутся невыносимо долго, и, поскольку делать нечего, хочется всё время смотреть на индикатор и считать секунды. Лучше уж на степь. Сизое марево на горизонте, пологие холмы, кое-где кучки деревьев. Всё – запорошенное пылью. И у самого горизонта облака. Высокие, чистые. Прохладные.
– Смотри, старлей.
– Чего тебе, Чупров?
– Посмотри на водилу на нашего. Видишь? Я за ним давно смотрю. Он лобовую броню всё время рукой гладит – осторожно так. Поведет разок, отымет. На прежнее место – и опять ведет. Как девку. Может, у него и торчит от этого?
– Заткнись, Чупров. От тебя тошнит.
– Старлей, он же и нюхает. Честное слово.
– Чупров, там ничего не осталось. Ничего. Это напалм. Там не осталось ни-че-го. Ты понял?
– Конечно, не дурак, но…
– Ты понял, Чупров?!
– Да-да, конечно, товарищ старший лейтенант, понял, понял. Моя вахта сейчас, я пойду водилу сменю.
Чупров, невысокий и коренастый, с округлой стриженой головой, похожей на облепленный опилками, пыльный елочный шар, встал, сунул зачем-то руки в карманы и побрел, шаркая подошвами. Старший лейтенант проводил его взглядом. Старшему лейтенанту Чупров представлялся не человеком, а сосредоточием вони. Бывает так, что трудно отделаться от запаха. И непонятно, что пахнет – то ли одежда, то ли набрякающие подмышки, то ли истекающий едким потом пах, и мучит не столько запах, сколько память о нем. Можно мыться до изнеможения, изодрать себя мылом, а запах не исчезнет, он словно бы в тебе и, одновременно, около тебя. Всё время тебя сопровождает, от него не отцепиться и не отделаться. Старший лейтенант готов был поспорить на что угодно, что вот сейчас Чупров, спрятавшись за танк, покрутит пальцем у грязного, заляпанного сажей лба. И ухмыльнется.
