Ничего этого, повторяем, Малкович и Уварофф не знали и знать не могли.
Поэтому, когда на середине второй бутылки коньяка в боевую рубку ввалились три человеческие фигуры в скафандрах и предметами в руках, которые иначе чем какое-то, явно способное стрелять оружие, идентифицировать было сложно, капитан-командор и Генеральный инспектор сильно удивились. Однако ни на секунду не усомнились в своих глазах и трезвом уме.
– А вот, кажется, и чудо, о котором мы с вами говорили, Питер, – громко шепнул Малкович и встал с кресла. Сила тяжести к тому времени упала до одной двадцатой земной, и ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не потерять достоинства.
– Командир крейсера «Несокрушимый» капитан-командор Иван Малкович, – представился он, интуитивно перейдя на немецкий. – С кем имею честь?
Помедлив с полминуты (Малкович готов был поклясться, что происходит неслышный им с Увароффым радиообмен), одна из фигур опустила оружие, подала знак другим сделать то же и подняла забрало шлема. Под забралом обнаружилось веснушчатое, рыжебровое и зеленоглазое лицо человека лет тридцати пяти.
– Боцман Карл Хейман, – козырнув, представился веснушчатый по-немецки. – Эсминец «Германская ярость». Господа, не соблаговолите ли проследовать с нами? Эта посудина, извините за правду, считай, утонула, и наш командир, корветтенкапитан Рудольф Кригсхайм, будет рад оказать вам гостеприимство.
Разведбот «Быстрый» – Марс
Ст. лейтенанты Сергей Тимаков,
Лянь Вэй, лейтенант Эрика фон Ланге и другие
По расчетам «бортача» и нашим прикидкам, выходило, что мы можем исчезнуть красиво и технично. Однако не вышло. Файтеры чужих, которые Эрика называла просто «Tropfen» – «капли», еще прибавили ходу, как только засекли наш старт с Фобоса. И прибавили значительно. Уже было понятно, что нашей скорости и небольшого выигрыша в расстоянии и времени не хватит, чтобы спокойно оторваться.
– Здорово вы им насолили, Эрика, – сказал я. – Не отстают, сволочи.
– И не отстанут, – откликнулась она. – Их трое на одного. Лакомый кусочек. Нам есть, чем стрелять?
– Есть, но драться с ними мы не будем. Только в самом крайнем случае.
– Почему?
Я объяснил.
– У вас нет защитных полей? – девушка была явно поражена. – Храбрые люди. Под одной тонкой броней и со слабенькой квантовой пушкой… Зачем вы пошли на такой риск и спасли меня? Может, «капли» вас бы и не заметили.
– Черта с два, заметили бы. Что же касается громкого слова «спасение», то, считайте, мы это сделали из пилотской солидарности. Или потому, что двое сильных мужчин не могли не прийти на помощь одной женщине, попавшей в затруднительное положение.
– В любом случае, спасибо.
– Не за что, обращайтесь.
– Вы меня извините, – подал невозмутимый голос Лянь Вэй, – но надо что-то решать. Иначе нас скоро догонят, и тогда помощь потребуется уже трем лейтенантам, попавшим… в затруднительное положение. Невзирая на их гендерную принадлежность.
– Так мы ведь уже решили, – ответил я как можно беспечнее. – Снижаемся и попробуем оторваться от них в атмосфере. Марс – не Тритон. Хотя и не Земля, конечно. Эрика, вы не знаете, эти «капли» способны летать в атмосфере? Я имею в виду такой, как марсианская.
– Не знаю. Я сталкиваюсь с ними второй раз в жизни. И оба раза в космосе.
– А когда в первый?
Я уже вел разведбот на снижение, выжимая из двигателя и гравигенераторов все возможное, но при этом не прекращал разговаривать с Эрикой и Лянь Вэем. Пижонство, ясен космос, но пижонство оправданное. Во-первых, я знал, что Дракон, если что, меня подстрахует, он пилот ничем не хуже меня. Во-вторых, расспрашивая Эрику, я получал бесценные сведения, как разведчик. И, наконец, в-третьих, просто не мог отказаться от общения с такой девушкой. Не мог – и все. Да, разумеется, я бы предпочел, чтобы мы разговаривали в более уютной обстановке и при совершенно иных обстоятельствах, но в данном случае выбирать не приходилось и надо было пользоваться тем, что есть. К тому же я всегда гордился своим умением делать несколько дел одновременно. Ладно, пусть всего лишь три – слушать, отвечать и пилотировать разведбот в экстремальном режиме. Впрочем, назвать режим действительно экстремальным пока было трудно. До границы марсианской атмосферы оставалось почти четыре тысячи километров или около шести минут полета. С учетом того, чтобы успеть затормозить перед входом. Атмосфера Марса по плотности в сотню раз меньше земной, но сгореть в ней можно за милую душу. Были прецеденты.
– На границе гелиосферы?! – переспросил я, услышав ответ Эрики. – И когда это было?
Она ответила.
Мы с Лянь Вэем переглянулись.
– Я же говорил – Нуль-Т, – сказал Дракон.
– Вы владеете нуль-транспортировкой? – обратился я к девушке?
– Не знаю, что это такое, – ответила Эрика просто, как если бы вопрос касался того, что она ела на завтрак. – Мы владеем переходом через гиперпространство. Иначе как бы к вам добрались с Тау Кита? На обычной тяге не долететь. Эти сведения не составляют военной тайны, рано или поздно вы бы и так все узнали. Поэтому я могу об этом говорить.
Гиперпереход. Тау Кита. Сведения, не составляющие военной тайны. Голова кругом. Вот теперь я понял, что надо выбирать что-то одно: или жадно расспрашивать нашу гостью дальше, или сосредоточиться на пилотировании.
Я выбрал пилотирование. Еще и потому, что граница марсианской атмосферы стремительно приближалась, а сзади, не менее стремительно, нас догоняли три вражеских файтера. Теперь уже точно не до разговоров, как бы мне ни хотелось, чтобы все было иначе.
Как я и рассчитывал, при входе в атмосферу Марса файтерам чужих тоже пришлось затормозить. Какой бы жароустойчивой броней ни обладал корабль, посадка на атмосферные планеты или пилотирование корабля в оных атмосферах кардинально отличаются от того же самого в вакууме. Чем плотнее атмосфера, тем больше специфики. И хотя с появлением гравигенераторов Нефедова любые полеты, что в атмосфере, что в вакууме, заметно упростились, законы сопротивления среды остались прежними. А физические законы, в отличие от законов, которые устанавливает человек, такая штука, что отменить их или полностью проигнорировать нет никакой возможности. То есть попытаться, ясен космос, можно, но ничем хорошим для слишком пытливого это не закончится.
На высоте девяносто километров «капли» нас еще догоняли. На пятидесяти тоже.
На двадцати продолжали сокращать расстояние, но уже с меньшей прытью.
На десяти, когда я выпустил крылья, – едва-едва.
А на пяти тысячах метров наши скоростные возможности, судя по всему, уравнялись.
