Сон пресекался, сбивался. Мелькали пестрые, что цыганский платок панорамы… Ничего не запомнилось, лишь серый зверек. Его глаза… Её глаза… Потом все резко останавливалось. И возникало ясное ощущение истоков сосущей душу тоски. Не по дому она тосковала, хотя по нему тоже. Поэтому лесу, по кронам, по ветрам, по воде, по орущим лягушкам, по страшным крокам, по назойливым комарам. Все это уйдет, забудется или будет вспоминаться, с каждым разом теряя подробности и четкость деталей. Вспоминаться не кошмаром, но чудесным путешествием, которое однажды закончилось. Её выбор. В пользу чего? Вонючего пластика, мертвого света, тесноты кубриков и воя вентиляции? Да, она вернется домой. Зачем? В чем смысл её возращения? Ради чего? У нее…была мечта, пусть скопированная, позаимствованная с открытки и фотографии. Мечта, имела несчастье, осуществиться. Но кто виноват, что она мало похожа на хрусталь из сказки…. А Паха? Он останется здесь.
Чили проснулась. Или очнулась. Просто открыла глаза. Ничего нигде не болело. Или, во всяком случае, не так, как прежде. Слабость оставалась, но это уже не слабость болезни, а приятная усталость, как после упорного труда. Она осторожно повернула голову. Он умудрился её перетащить. Лежала в другом месте. На чистом куске остатков пахиной рубахи. Поверх наброшен её тельник. Из одежды ничего на ней нет. Почему-то не возмутилась. Наверное, по-новому оценивала себя и окружающее. Что изменилось? Вокруг? В ней? Ничего или все-таки изменилось? Немного. Чуть-чуть.
Паха сидел на краю кладки камней, попивая воду из берестянки, как пьют горячий чай. Прихлебывал, долго держал во рту, глотал. Он почувствовал её пробуждение.
− Самоеды отправляют сюда молодые пары. Пройти очищение. Выходит всякая грязь. Из крови, кишок, ото всюду. Человек становится как новенький…. Через три дня пойдем, − он чуть оглянулся увидеть девушку краем глаза. — Я только пару раз тебя облил водой. Ну и раздел.
− Чему удивляться, − признала Чили за ним правомочность принятых мер. Лежать в собственных… гм… отходах не ахти удовольствие. Вдруг ей стало тепло, уютно, комфортно, безопасно… Впрочем, вовсе не вдруг. Женщины, и это приходится признать, обладают двумя взаимодополняющими уравновешивающими качествами. Уметь прощать то, чего не простят и небеса, и ненавидеть когда другие простили и забыли.
Паха отставил берестянку. Он уловил перемену в девушке.
− Это была она? На поляне?
Паха опустил голову.
− Не знаю. Лучше не знать.
− Почему?
− Их слишком много…. Тех, кого… мать, сестренка, отец, Юмана. Босой, Харпик…. Много…
Чили вдруг застыдилась вмешательства в Пахину жизнь. Но ей нужны ответы. Некоторые из них прямо сейчас.
− Вы здесь были?
− Конечно. Иначе не разрешат жить вместе.
− А зачем? — задала она глупый вопрос. Но ей можно. Женщине можно. Иначе откуда у мужчин возьмется чувство превосходства, если не задавать им глупые вопросы. Надо просто знать какие именно.
− Я не отвечу.
А то не понятно. Даже если бы до этого она провела жизнь в одиночестве, не прочла ни единой книги (особенно про леди Чаттерлей), ни дня не училась (биология человека — святой предмет), и не просмотрела ни единого фильма (кто бы ей позволил смотреть такие фильмы), догадалась бы.
− А за что просил простить?
− Ты же знаешь.
− Хочу услышать от тебя. Чистосердечное…
Как не трекнула раскаяние? Признание, конечно же. Признание.
− Помнишь шалаш, где караг показывал…
− Ну…
− Траву там приметил. Её заваривают…. Чтобы… Чтобы мужчина и женщина сошлись легче.
− Чтобы я тебе дала? И почему не напоил?
− Она бы не простила.
«Сказка какая-то», − подумал Чили. Но отчего-то ей хочется быть героиней такой сказки? Не умереть, конечно, а что бы любовь и прочее. Раз — и навечно! Как шрам.
День прошел скоро. С ним канули и остатки недомогания. Дышалось на удивление легко. Воздух сладок, не надышаться.
На следующий день Паха предложил.
− Тут теплый ключ есть. Пойдем, отведу.
Чили с охотой согласилась. Кожа зудела, не высказать. Да и голова. Волоса короткие, но ухода требует.
Без Пахи место не отыскать и за тысячу лет. Пройти к нему не объяснишь. Нужен навык лазания по таким дебрям. Видеть проход, где иголку не просунуть.
В чаше валунов зеркало озера, оправленное в причудливую заволочь тумана.
− Не очень глубоко, − показал Паха спуск к воде. — Там, под скалой, два роста.
Чили безбоязненно скакнула в источник. Горячая вода поднималась от дна, щекотала ступни, ноги, живот, грудь. Тепло растворило остатки человеческого сора. Больше не пригодиться.
− Паша! — придумала позвать Чили.
Придумала и сама не обрадовалась. Паха вздрогнул.
− Она тебя так называла? Юмана?
Не угадала.
− Мать…. Сестренка. Отец Пахой звал
− А она?
− Не надо об этом.
− Почему?
− Это другая жизнь.
Чили подивилась. Сколько усилий не помнить, чтобы ничего не забыть.
То, чему суждено случиться, произойдет вопреки всяким ухищрениям, препонам и преградам. Таков закон Природы. В нем нет справедливости или неоправданной предопределенности. По правде, Природе, наплевать со всех мыслимых и немыслимых высот и на справедливость и на неоправданность. Возможно, в отношение какого-то из своих творений могут возникнуть сомнения, но человека они не касаются. Природа знает, зачем создавала его.
Он. Она. Вода. Лес. Тишина. Но мир наэлектризован как перед грозой. Каждое движение вот-вот вызовет сполох, всякое касание разразиться бурей.
− Это не честно…, − пытается удержаться он.
− Почему? Почему? — чуть слышен её срывающийся шепот.
Она догадается почему, но разве это сейчас так важно.
− Не честно… Ты…
− Я… я сама… Все честно….
Она хотела сказку — получила. Сказке требовалось продолжение — получила и его. Немного больно, немного крови… Все как заведено. В сказках.
*** Тогда же. Южное направление. Бывшая М-3.
− Что скажешь? — Богуш убрал бинокль от глаз. В отличной армейской оптике панорама окрестностей безотрадней лунных пейзажей.
Дорога мучилась, ползла среди гравийных отвалов заросших густой травой, преодолевала ровные участки пройденные грейдером, скакала по рытвинам продавленным колесами многотонных катерпиллеров. Местный Стоунхендж выгоревших вагончиков поселка дорожников обступил гигантский скелет транспортного самолета. Изгрызенные экскаваторами холмы оплыли от дождей. Сами экскаваторы увязли по кабины, утопили стрелы и ковши в глине. Дальше, вырвавшись на простор вереска, путь вроде бы ровней. Но это только вроде бы.
