– Ты сейчас ёрничаешь, а я серьезно.
– И я серьезно. Ты что же, и впрямь думаешь, что морозовцы и храмовники чем-то отличаются друг от друга? Что Дед Мороз и Святая враги? Нет, они уже давным-давно союзники. А общий враг у них один и тот же – «дикие». Ведь и Деду Морозу, не говоря уже о Святой, они в Устюге совершенно не нужны: их где-то потребовалось бы расселять, чем-то кормить, следить за порядком… Кому это надо, когда жить и есть самим уже негде и нечего? А сейчас, когда эти глупцы напали на «галеру» храмовников, они и вовсе дали в руки обоим городским главарям по козырю – теперь Святой можно с полным правом начать против «диких» самую настоящую войну, а Дед Мороз тоже имеет оправдание, чтобы не вмешиваться – ведь Святая и в самом деле не зачинщик этой войны, она всего лишь «адекватно реагирует» в ответ на начатые «дикими» действия. Так что все при своих – и все довольны. А ты говоришь, без разрешения не казнят. Все разрешения давно уже выданы. Да и Деду Морозу я в любом случае больше не нужен.
– За тебя я все равно буду просить! – упрямо повторил Глеб. – Буду требовать, умолять, но своего добьюсь любыми путями.
– Добьешься – хорошо, я не против, – сказал Анатолий, пристально глянув в глаза мутанта. – Но и не добьешься, так себя не вини. В любом случае спасибо тебе. Мне теперь и умирать легче будет.
– Почему? – не понял Глеб.
– Потому что прав ты, для меня проведенные вместе с тобой годы – не пустой звук. А знать, что и для тебя тоже… Что ты… – узник встал, тоже подошел к решетке, взялся за нее так же, как и мутант, приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Глеба и прошептал едва слышно: – И… ты ведь понимаешь, что лично тебя я никогда не предавал?…
– Понимаю, – ответил мутант. – Ты никого не предавал. А для меня ты был и остался другом.
– Спасибо, – положил Анатолий шестипалую ладонь на ладонь Глеба, а потом вновь отошел от решетки и сел на топчан. – Теперь иди. Оставайся собой. Вижу, что свою работу я хорошо выполнил.
Глеб уже повернулся, чтобы шагнуть к двери, как бывший Лик-Пистолетец сказал:
– И вот еще что. Если встретишь Сашка, скажи, чтобы тоже не думал обо мне плохо. Хороший парнишка, жалко, если пропал.
– Не пропал, – обернулся мутант к решетке с улыбкой, – нашелся. И не парнишка это, а девушка. Обвела она нас вокруг пальца. И «коросты» себе специально наклеила, чтобы «морозильники» в Лузе на нее не зарились.
– Да ты что?!.. – вытаращил глаза Анатолий, на какое-то время вновь превратившись в Пистолетца. – Сашок нас надул?… Ладно тебя, простофилю, но меня-то, меня!.. То-то я все думал, не так что-то с парнем!.. Помнишь, тебе еще говорил?… Вечный плащ этот… Я ведь и правда думал, что он под ним что-то нехорошее скрывает, а он, оказывается, под плащиком титьки прятал!
Узник заливисто расхохотался. Не удержавшись, подключился к нему и Глеб. Заскрежетал в замке ключ, распахнулась дверь, в камеру вбежал встревоженный караульный.
– Что тут у вас?…
– Ничего, – утер выступившие слезы мутант. – Отвали.
– Мне велено доставить тебя к Святой, вы слишком долго беседуете, – на лице храмовника сквозило откровенное недоумение, однако он изо всех сил пыжился, чтобы казаться хладнокровно-спокойным.
– Иди-иди, Глеб, – кивнул Анатолий с улыбкой. – И помни: «Все будет так, как должно быть, даже если будет иначе».
Но напоследок все же спросил, уже в спину:
– Как ее хоть зовут-то?
– Сашкой, – обернулся, перед тем как выйти из камеры, мутант.
– Красивая?
– Очень.
– Отпусти Анатолия, – вернувшись в «столовую», сразу же сказал Глеб матери. – Очень тебя прошу: отпусти.
– Нет, – холодно ответила та. – Я уже сказала: он предатель, и будет казнен.
– Он не предатель! – воскликнул мутант. – Это ты предательница! Ты предала меня, своего сына, выдала меня за приемыша!
– Глеб!.. – ахнула Святая. – Что ты такое говоришь?… Да, я с малолетства воспитывала тебя, ты стал для меня как родной, но… Я не рожала тебя…
– Неправда! – закричал Глеб. – Не надо мне лгать! Я видел!..
– Видел?… Что ты мог видеть?
– Я видел тебя чужими глазами. Красивый, не разрушенный город, зеленый дебаркадер, теплоход «Москва», ты – красивая, молодая, счастливая… Помнишь красные с белым тюльпаны?… И он назвал тебя…
– Как?!.. – Святая вскочила, будто собираясь куда-то мчаться, бежать, – туда, в это прошлое, к зеленому дебаркадеру, к тому, кто принес ей тюльпаны…
– Машечка, – тихо сказал Глеб.
Его мать застыла, словно ее коснулся волшебный посох настоящего Деда Мороза. Ставшее невероятно бледным лицо и словно иней серебро в волосах и впрямь сделали ее похожей на замороженную.
– Ты же понимаешь, – продолжил мутант совсем уже едва слышно, – что «генная память» не могла бы проснуться во мне, если бы этот человек не был мне родным. Это ведь мой отец, да?
– Да, – шевельнулись бескровные губы Святой.
И тут вдруг она «растаяла», бросилась на шею Глебу и разрыдалась:
– Прости меня, Глеб, Глебушка, прости!.. Сыночек мой!.. Прости, умоляю!
– Я прощаю тебя, – сказал мутант, когда, выплакавшись, мать разжала руки и отстранилась от него, отведя в сторону мокрые глаза. – Но скажи, кто мой отец? Где он?…
– Не знаю, где он, и не хочу знать, – резко ответила Святая, бросив на сына колючий взгляд. Удивительно, но слезы уже полностью высохли. – И никогда больше не спрашивай о нем. Никогда!
– Хорошо. Тогда спрошу о другом. Еще раз. Ты отпустишь Лика?…
– Нет.
– Мама… Я тебя давно ни о чем не просил. А о чем-то по-настоящему серьезном – тем более. Я хочу вернуться к «диким», в какое-нибудь дальнее село. С Ликом, как ты и хотела. Пойми, я все равно не могу остаться с тобой. Я чужой в этом городе. Я мутант, а…
– Здесь все мутанты, – едва разжав губы, процедила Святая.
– Ч-что?… – оторопел Глеб.
– В этом городе все мутанты, – сухо повторила мать. – За исключением, быть может, единиц.
– Но я видел сам… Я видел храмовников сегодня, многих! И среди них не было ни одного мутанта.
– А я?
– Что ты?…
– Я разве не мутант? – скривила в улыбке губы Святая.
– Но ты же…
– Я не уродина, ты хочешь сказать? А разве мутация обязательно должна сказываться внешне? Моя способность залезать к людям в мозги, стирать память, вытворять с сознанием прочие штучки появилась уже после Катастрофы. Что это, если не мутация? У многих храмовников тоже что-нибудь да не так. Внешне они выглядят нормальными, но вот внутри… Знаю таких, у кого два сердца, у кого отсутствует матка, очень много гермафродитов… Я уж молчу про психические заболевания – в головах у многих черт-те что творится! И это только то, что я знаю точно. Катастрофа не пощадила никого. Ведь в тот момент никто не сидел в подземельях, облучились практически все! Просто все и перенесли это воздействие по-разному. Да вот взять хотя бы нашу Снегурку – Сашеньку. Ее-то родители уж точно никуда не прятались, в Лузе это попросту негде сделать. Но девочка родилась внешне совершенно нормальной.
