– Что так много?
– Там, сударь мой, живописцы обитают, и у многих отдельные хоромины – студии, значит. Еще сарай длинный прямо на пляже – это их галерея для выставок. Еще кафе и кабачок… Словом, Монмартр! Я у них не раз бывал, стихи читал, кексами угощался… Камилла здорово кексы печет…
Лун и неба под древесными кронами не было видно. Впереди мелькали круп серого и спина Тори в кожаном панцире, и Глеб знал, что направление они держат верное – это для степной наездницы труда не составляло. Двадцать минут, и они будут на месте…
За спиной бубнил Черемисов:
– Кеша Ховрин и жена его Лиззи пейзажи рисуют, и все акварелью да акварелью… Маноло тоже пейзажист, Кемаль по птичкам спец да местным хомякам, а вот Дуэйн… у него, знаешь ли, мечта – изобразить Библию в гравюрах, и чтобы лучше, чем у Доре. Еще Жак там есть…
Уголь перемахнул через лесной ручей, Черемисов подпрыгнул, чертыхнулся и забормотал снова:
– Жак, говорю, Жак Монро… Вот это талантище! Мастер, Рафаэль и Карл Брюллов в одном флаконе! Портреты, жанровые сцены… само собой, обнаженная натура… Меня увековечил… портрет в их галерее обретается… У вас, говорит, такая мудрость в глазах, мудрость и тоска, и морщины у рта словно летопись нелегкой жизни… интересный, значит, я типаж…
«Он боится, и потому разговорчив, – подумал Глеб. – Боится, что мы приедем, а в живых никого нет…»
Прошло пять или шесть минут, и до него долетели вопли, треск и шипение пламени, грохот падающих балок. Огонь ярился за стеной деревьев, рыжие языки то вздымались, то опадали, то выбрасывали вверх фонтаны искр. Внезапно ослепительная струя прорезала небосвод, упала на землю, там что-то вспыхнуло, и сразу раздался страшный крик – так могли кричать только горящие заживо люди. Крик повторился, но теперь он был многоголосым и еще более страшным – Глебу почудилось, что он различает стоны женщин и детский плач.
Серый заплясал на месте. Придержав коня, Тори вытянула из колчана стрелу и взвела арбалет. На фоне колыхавшегося впереди зарева кусты, древесные стволы, конь и всадница казались черными тенями.
Черемисов спрыгнул на землю, сказал: «Я из пехоты, братва, на своих двоих мне привычнее», – и исчез за деревьями. Глеб вертел головой, пытаясь определить, откуда доносятся крики и где противник.
– Их немного, – прошептала Тори.
– Почему ты так думаешь?
– В лес они не вошли, жгут дома и убивают людей в селении. Кто-то мог убежать, но у них недостаточно воинов, чтобы выставить цепь в лесу. – Она замолчала на секунду, всматриваясь в полумрак. – Дон, мы их убьем. Убьем их и останемся живыми.
– Очень хотелось бы, – отозвался Глеб. – Малыш, которого ты носишь, будет без нас тосковать.
Та, Что Ловит Облака Руками, улыбнулась.
– Мы еще услышим его смех, а сейчас я знаю, что плачут другие дети. Скачи быстро, Дон, быстрота – наше спасение. Скачи быстро и руби.
Они вынырнули из леса словно ночные призраки. Перед ними, за песчаным пляжем, виднелись три строения, крайнее пылало, бревна двух других огонь лениво облизывал, будто пробуя на вкус. Кое-где песок был оплавлен – длинные полосы со стеклянистым блеском тянулись к домам, пламя и свет лун окрашивали их багрянцем. На песке, ближе к океанским водам, что-то лежало – одна обгорелая куча, другая, третья… В воздухе, перебивая смрад дыма и гари, витал резкий запах озона, как бывает после грозы.
Щелкнул арбалет, свистнула стрела, серая фигура рядом с домами повалилась на спину. Промчавшись мимо, Глеб заметил, что стрела торчит из лба плоскомордого, прямо под шлемом – Тори била наверняка. Второй чужак, согнувшийся над каким-то прибором, выпрямиться не успел – Глеб снес ему голову.
Они проскакали мимо домов, мимо высокого черного конуса на песчаном берегу, мимо светящейся завесы, похожей на шатер – за ней метались люди, восемь или десять человек. У лесной опушки догорало длинное строение, то ли сарай, то ли навес на тонких столбиках, и рядом лежал, раскинув руки, полуодетый мужчина. Пламя еще не угасло, и Глеб видел, как за руинами двигаются чужаки, поднимают оружие, как бьют длинные струи огня, прожигая крыши и стены еще уцелевших домов. Должно быть, кто-то пытался спастись в своем жилище, и теперь горел, кричал в отчаянии и муке, и эти предсмертные вопли рвали Глебу сердце. Люди всегда кричат одинаково, умирая от пули, огня, осколка снаряда, и лишь под наркозом и ножом хирурга смерть приходит тихая, крадется, как кошка к добыче.
Он послал Угля через догорающее пожарище. Чужаков было трое, но один тут же упал – стрела воткнулась ему в висок. На мгновение мелькнули перед Глебом бледное лицо, гаснущие глаза с отражавшимися в них огненными искрами, потом череп пришельца хрустнул под огромным копытом коня. Клинок распорол грудь другому противнику, Глеб выдернул его с усилием, занес для удара, но копье Тори уже торчало в горле последнего чужака.
Та, Что Ловит Облака Руками, махнула ему, показывая на короткую улицу, застроенную жилыми домами. Часть бревенчатых зданий уже превратилась в жаркие угли и пепел, часть еще горела, но крики смолкли – вероятно, человек задохнулся в дыму. Глеб и Тори направили лошадей вдоль улицы, двинулись каждый по своей стороне, держа оружие наготове и осматривая прогалины, еще недавно бывшие цветниками и огородами. Ветер с моря разносил пепел, искры и вонь пожарища. Ни живых, ни раненых, никто не кричит, не зовет на помощь…
Два чужака появились внезапно, вынырнув из дымного облака. Глеб успел заметить лишь стволы лучеметов, нацеленных в Тори, потом хищно зашипел воздух, пахнуло озоном, огненные струи пролетели над пригнувшейся всадницей, щелкнул арбалет, и одна из фигур повалилась навзничь в пылающие руины. Огромным скачком Уголь обошел серого, и Глеб, прикрывая подругу, мчался теперь на чужака, прямо на лучемет в семипалых ладонях. Их разделяли метров сорок или пятьдесят, но даже хаах, сказочный конь, не мог преодолеть это расстояние мгновенно; есть предел у живого, и не сравниться ему с лучом, прожигающим кости и плоть. Он слышал крик Тори за спиной, скрип взводимого арбалета, и знал, что она не успеет; он уже простился и с ней, и с их еще не рожденным ребенком, и думал лишь о том, успеет ли достать врага или его стопчет Уголь. Умирать было не страшно, но обидно.
Грянул выстрел, и голова пришельца раскололась точно под ударом тяжкой кувалды. Вороной резко отвернул в сторону, едва не налетев на Черемисова, фыркнул и встал; его бока вздувались и опадали, в глазах метались отблески огня. Подскакала Тори, обхватила Глеба за шею, прижалась на миг горячей щекой и потянула вниз, с седла. Они одновременно спрыгнули на землю.
– Я обошел поселок с той стороны, – произнес Черемисов, ткнув стволом своей огромной пушки в лес. – Кроме пары этих басмачей, никого. А что у вас, бравые воины?
