Глава одиннадцатая
Тесная комнатушка, которую выделил гостям Креветка на нижнем ярусе базы, не шла ни в какое сравнение с предыдущим убежищем превенторов – пентхаузом банкира Макдугала. Однако странное дело: здесь, в тесном подземелье, Бунтарю и Невидимке дышалось гораздо свободнее, чем в просторных апартаментах на вершине Фридмэн-тауэр, где даже до туалета нельзя было дойти, чтобы при этом не заблудиться.
Причин такому несвоевременному спокойствию имелось несколько. Но, пожалуй, главная из них заключалась в следующем: на базе «Атолла» беглецов окружали такие же изгои, как сами превенторы, – солдаты, ведущие бой с многократно превосходящими силами противника, люди, чьи души Бунтарь мог считать родственными.
Нынешний порядок вещей во многом напоминал превенторам тот, что царил на Периферии, – закрытое пространство и обитающее на нем тесное сообщество единомышленников. Поэтому, вновь угодив в привычную атмосферу, беглецы вскоре оклемались от пережитого стресса и почувствовали себя гораздо увереннее. И пусть будущее виделось им все таким же туманным, поставленная ими перед собой конкретная цель (в отличие от неопределенной «выжить любой ценой») поневоле заставляла снова обрести веру.
Вера эта, разумеется, сильно отличалась от прежней. Надежда на то, что Претор рано или поздно вернет тебе память и откроет всю правду, вынуждала дисциплинированных превенторов покорно дожидаться этого торжественного момента. Долгое ожидание завершилось страшной трагедией, а открывшаяся правда – вернее, лишь ее самая неприглядная часть, – в одночасье уничтожила старую веру, такую удобную и необременительную. Теперь в поисках истины надеяться приходилось только на себя и на своих новых друзей. Новая вера превенторов требовала от них активных действий, а иначе она попросту исчезала, будто дым от костра. Бунтарю и Невидимке приходилось неустанно заботиться об этом костре, который и согревал их в холодном подземелье конфедератов.
Вторым средством борьбы с холодом и отчаянием для беглецов стала любовь; именно вторым, поскольку вера и надежда были для них сегодня одним неразрывным понятием. Спокойная обстановка и отсутствие поначалу каких-либо дел (Бунтарь даже начал подозревать, что конфедераты попросту забыли о своих гостях) поневоле заставило превенторов возобновить прежние теплые отношения друг с другом и вновь испытать те чувства, что зародились в них едва ли не со дня выхода за ворота Контрабэллума. Ту самую симпатию, которую Бунтарь принимал за любовь, а Невидимка упорно с ним не соглашалась. Просто она считала настоящей любовью более возвышенное чувство, наподобие того, какое превенторы видели недавно в телепостановке. Но, как бы то ни было, за неимением идеальных чувств Первый и Одиннадцатая обходились теми, что уже существовали между ними. Пусть не столь пылкими и поэтичными, зато стойкими и проверенными временем.
Немного сожалея о том, что так и не опробовали в деле роскошную кровать в спальне Макдугала, теперь беглецы довольствовались жестким топчаном, занимавшим почти все жилище превенторов. Нет, их ложе не было настолько широким – просто комнатушка, где ютились Бунтарь и Невидимка, являлась тесноватой даже для одного обитателя.
Но превенторы не жаловались. Наоборот, теснота еще сильнее сближала их. К тому же после пережитых бок о бок невзгод влечение беглецов друг к другу приобрело особую пикантность. Зная, что каждый следующий день может стать для них последним, любовники предавались страсти так, словно за ней должно было последовать неминуемое расставание. Острота переживаемых чувств порой затмевала Бунтарю рассудок, и было весьма кстати, что занятый своими проблемами Агацци предпочитал пока не беспокоить гостей. Сейчас им пришлось бы потратить немало усилий, чтобы просто сосредоточиться на какой-нибудь работе, не говоря уже о доведении ее до конца.
Бунтарю порой мерещилось, что от жара их с подругой разгоряченных страстью тел накаляются даже бетонные стены, а иногда – будто стен этих нет и в помине. В такие минуты удивительные легкость и свобода переполняли превентора. И когда его сознание вновь возвращалось в унылое подземелье, это оно казалось Первому миражом, а прерванный сладостный полет – реальностью, наградой, завоеванной после пяти лет честной службы и кошмарной трехдневной погони. Поэтому вдвойне горько было осознавать, что на самом деле никакой награды за все злоключения беглецам не причитается, а погоня отнюдь не закончена, а лишь приостановлена.
Бунтарь больше не заикался подруге ни о какой любви. Даже желая сказать ей что-то ласковое, он почему-то сдерживался и предпочитал промолчать. Но в такие моменты Невидимка словно бы разгадывала его мысли и в качестве ответной благодарности – тоже молчаливой – дарила ему нежный поцелуй. За эти сутки превенторы вообще мало о чем разговаривали. В основном, отсыпались да занимались любовью, покидая комнату лишь для того, чтобы перекусить. Любовь была для них лучшей антистрессовой терапией, куда более эффективной, нежели вера и надежда. Они же являлись лишь приятными, но все же необходимыми ингредиентами – такими, как сахар в мороженом или какао в шоколаде…
– Прости, что лгала тебе раньше, – сказала Невидимка после очередной близости, счет которым на исходе этих суток безмятежного отдыха был давно потерян. – Все-таки ты был прав.
– В чем же? – Удивленный Бунтарь оторвал голову от подушки и приподнялся на локте. Он и не помнил, когда подруга в последний раз признавала в чем-либо его правоту. Не иначе, за пять лет знакомства это был первый случай подобного.
– В том, что мне знакома любовь, – пояснила Одиннадцатая. – Патер Ричард твердо уверен, что я была замужем. И пусть мне теперь об этом ничего неизвестно, однако сомневаюсь, чтобы я выходила замуж без любви. Может быть, кто-то на это и способен, но только не я. А значит, я до сих пор продолжаю любить своего мужа, пусть и хорошо забытого. И непременно его отыщу, конечно, если он еще жив.
– Наверняка жив, – заверил ее Бунтарь, хотя искренним это заверение все же не являлось. В глубине души Первый надеялся на совсем противоположное. Мысль о том, что в один прекрасный момент Невидимка может его покинуть ради человека, которого она абсолютно не помнила, повергла Бунтаря в уныние. Впрочем, внешне он этого не выказал.
– Я знаю, что как только увижу его, так сразу все вспомню. Хотя… – Невидимка осеклась и тоже приуныла. – Хотя почему же тогда я покинула этого человека и подписала контракт с Контрабэллумом? Неужели мой муж умер? Скажи, вот имейся у тебя раньше любимая жена, ты бросил бы ее, зная, что, скорее всего, вам больше никогда не придется быть вместе?
