Внутрь вошла громадная фигура Гхоты, и несколько голов качнулось в знак приветствия. Он тащил за собой хнычущего мужчину в грубой одежде рабочего. Мясистый кулак Гхоты обхватывал его шею, и хотя это был крепко сбитый чернорабочий, старший силовик вождя клана нёс его с такой же лёгкостью, как взрослый мужчина мог бы удерживать в воздухе капризного ребёнка.
На Гхоте был тяжёлый плащ из медвежьей шкуры и стёганый комбинезон на молнии, расстёгнутой до его мускулистого живота. Перекрещенные перевязи с клинками поблёскивали в красных отсветах углей. Их свет ложился румянцем на его кожу, придавая более естественный тон его мертвенно-бледному лицу.
Он направился к железному трону, по дороге отхаркнув на пол сгусток вязкой мокроты. Татуировки, наколотые на его коже, бугрились и корчились. Мужчины избегали его взгляда, поскольку настроения Гхоты менялись непредсказуемым образом, он быстро выходил из себя, и ему были свойственны приступы психозной ярости. По его кроваво-красным глазам ничего нельзя было прочесть, и даже просто разговаривая с Гхотой, человек ходил по лезвию ножа.
Гхота остановился перед троном и ударил себя в грудь шипастым кулаком.
– Что это ты мне принёс, Гхота? – произнесла фигура на троне. Голос клокотал от мокроты, порождённой раковыми опухолями. Говорящего не достигало ни крохи тусклого света, отбрасываемого очагом, словно тот понимал, что некоторые вещи лучше оставить в тенях.
Гхота швырнул чернорабочего на пол перед железным троном.
– Этот болтает о приближающихся воинах, мой субедар[73], – сообщил он.
– Воинах? Да что ты? Неужто Дворец расхрабрился...
– То не обычные воины, – добавил Гхота, пиная чернорабочего в живот своим тяжёлым ботинком. Человек завопил от боли и перекатился набок, выкашливая кровь и зажмуривая глаза. Пинок Гхоты что-то разорвал у него внутри, и даже если лихие люди не убьют его, не откладывая в долгий ящик, или не швырнут в яму для сиюминутной потехи, он умрёт ещё до рассвета.
– Говори, падаль, – приказал повелитель этого склада. Он подался вперёд, и крошечная толика света отразилась от его бритого черепа и сверкнула на шести золотых штифтах, вделанных в его грозно нахмуренный лоб. – Расскажи мне об этих воинах.
Человек всхлипнул и с усилием приподнялся на локте. Он едва мог дышать и говорил, хватая воздух судорожными, хрипящими глотками.
– Видел их у пустырей к востоку, – сообщил он. – Свалились с неба и размазались на раздолбанном подъёмнике. По виду вроде "Карго 9".
– Они разбились и, несмотря на это, ушли целыми и невредимыми?
Чернорабочий замотал головой:
– Один был в крови, и им пришлось его нести. Здоровый мужик, я таких больших в жизни не видел.
– Больше, чем мой Гхота? – спросила затенённая фигура на троне.
– Ага, здоровее, как и все они. Похожи на космодесант у Врат Просителей.
– Занятно. И сколько там было этих великанов?
Человек выкашлял сгусток яркой артериальной крови и затряс головой:
– Шесть, семь, я не уверен, но при них ещё был костлявый чувак. По виду не скажешь, что какая-то шишка, но один из амбалов специально следил, чтобы о нём заботиться.
– Где сейчас находятся эти люди?
– Не знаю, да они сейчас могут быть где угодно!
– Гхота...
Гхота нагнулся и вздёрнул чернорабочего вверх, остановившись лишь когда его ноги стали болтаться прямо над полом. Рука силовика была полностью вытянута, но по нему не было видно, что это деяние, требующее недюжинной силы, стоит ему каких бы то ни было усилий. Свободной рукой Гхота вытянул из кобуры громадный пистолет. На укороченном стволе оружия виднелось штампованное изображение орла.
– Я тебе верю. В конце концов, с чего бы тебе говорить неправду, если ты знаешь, что умрешь в любом случае?
– Последний раз, когда я их видел, они шли к Вороньему Двору. Клянусь!
– Вороний Двор? Интересно, что они забыли в том направлении?
– Я не знаю, ну пожалуйста! – захныкал чернорабочий. – Может, они несут раненого к Антиоху.
– К этому старому придурку? – рассмеялся булькающий голос. – Чего бы тому знать о необычайной анатомии превозносимых до небес легионеров Астартес?
– Те, кому хватило безрассудства грохнуться в этом месте, могут и рискнуть, – сказал Гхота.
– Эти действительно могут, – согласилась фигура на троне. – А я обязан спросить, что привело подобных воинов в мой город.
Он поднялся и шагнул вниз с трона, и увидев его, чернорабочий заскулил от страха. Перед ним стоял страшно обезображенный гигант настолько могучего телосложения, что он был мощнее даже Гхоты. Изогнутые пластины из кованого железа и керамита, пристёгнутые к его телу в подражании боевым доспехам Астартес, едва не лопались, распираемые горами облегающих его тело мышц.
Бабу Дхакал приблизился к хныкающему чернорабочему и нагнулся к нему, так что между их лицами остались какие-то сантиметры. Одно было безлико-непримечательным, потрёпанным от труженической жизни, второе – мертвенно-бледным ликом трупа с сухой, безжизненной кожей, которую пронзали бесчисленные побулькивающие трубки и крест-накрест покрывали металлические скобки, удерживающие на месте поражённую раком плоть. От усеянного штифтами лба расходился к загривку тонкий клин "ирокеза", а от этой центральной линии разбегались к плечам изломанные дуги татуировок в виде зазубренных молний.
Как и у Гхоты, его глаза были кошмарным месивом алых точек от лопнувших капилляров. Кроваво-красные, они были полностью лишены человеческого сострадания и понимания. Это были глаза убийцы, глаза воина, который с боем прошёл от края и до края мира, вырезая всех, кто вставал у него на пути. Им довелось повидать армии, отступающие в страхе, города, открывающие ему свои врата, и великих героев, вынужденных склоняться перед его мощью.
К его спине был пристёгнут меч, не уступающий по длине росту смертного человека. Он вытянул его, медленно и очень заботливо, как хирургеон, готовящийся к вскрытию пациента.
Или как палач, подготавливающий орудие пытки.
Бабу Дхакал кивнул, и Гхота разжал свою хватку.
Меч мелькнул размытым пятном стали и багрянца, на пол склада щедро плеснуло красным. Попавшая на угли жидкость шипела и пузырилась, наполняя воздух вонью горелой крови. Чернорабочий умер ещё до того, как успел почувствовать удар клинка. Тонкая линия разреза прошла от макушки и до промежности, развалив его надвое, как мясную тушу. Рассечённые половинки человека обрушились на пол, и Бабу Дхакал обтёр свой меч о медвежий плащ Гхоты.
