госпитале… Арргх!
Я думал, с окончанием аврала отдохну, но куда там. Из-за подготовки моего «проекта спасения» пришлось затягивать приведение дел в порядок, да еще и так, чтобы не возбуждать подозрений у окружающих. Хорошо еще, что вопрос подбора железа взяли на себя Осинины. Правда, о целях, для которых мне понадобилась их помощь, девушки ни сном ни духом. Хватит, я и так уже слишком много и слишком многим наговорил. Как вспомню, так хочется башку свою тупую о стену расколотить.
Кстати, Ирина со Светланой не особо и интересовались, зачем мне понадобился выпрошенный у них хлам, удовлетворившись объяснением, что я планирую сделать из него мишень для «Мурены». Зато как мне пришлось крутиться, выясняя вопросы прошлого у соклубников, стараясь делать это так, чтобы не вызвать ненужных подозрений… И сколько всего интересного вылезло в результате этих расспросов, брр. Впрочем, нашлись у меня дела и почище, чем перетряхивание чужого старого и грязного белья. А именно — тайный сбор денег на проект, вот это было действительно трудно. Нет, я вывернулся, конечно, хотя пришлось изрядно покорпеть над бухгалтерией мастерской. Вот когда я поблагодарил многие часы, проведенные за конторкой в лавке некоего Края Бронова. Результатом сбора стало увеличение личного капитала до трех тысяч гривен наличными и появление в моем распоряжении небольшого бархатного мешочка с мелкими прозрачными камешками, мелкими, но «чистой воды». Правда, при этом мой счет в Первом Новгородском похудел до каких-то несчастных двадцати шести гривен, а снятые с него деньги частью ушли взносом на счет мастерской для покрытия снятых с него сумм, а частью ухнули на тот же проект. Собственно, покоящиеся во внутреннем кармане пиджака камни ожидала та же участь. Но не сейчас. Позже.
Я мысленно отвесил поклон опекуну за то, что тот, придя в сознание, не додумался отобрать у меня свою печать. Впрочем, в этом случае я бы не только не смог проводить операции по своему счету в банке, но и заниматься делами мастерской. Те же контракты, подписанные с новыми поставщиками, без печати Завидича стали бы просто филькиной грамотой.
Ну а итог моей подготовки был вполне ожидаем. Судя по всему, контр-адмиралу надоело питаться одними «завтраками», и в одно удивительно теплое для конца сентября воскресенье в имение Гюрятиничей прикатил мобиль с уже знакомым мне наглым инженер-лейтенантом. Правда, в этот раз сей представитель седьмого департамента был куда как вежлив. Уж не знаю, повлияло ли на него внушение начальства или сыграл роль тот факт, что заявился он не абы куда, а в поместье старого и до сих пор не растерявшего могущества рода. Как бы то ни было, надолго этот визит не затянулся. Лейтенант чуть ли не с порога объявил, что является лишь курьером, и, передав три письма, два из которых были адресованы мне и Хельге, слинял. Письмо, адресованное хозяину дома, Марк тут же унес в кабинет старшего Гюрятинича, ну а мы не стали терять время и сразу вскрыли «свои» конверты. Абсолютно идентичные, словно под копирку написанные сухие послания и два персональных билета на бот, с недельной открытой датой…
Я покрутил в руках письмо с билетом и, пожав плечами, бросил их в корзину для бумаг.
— Кирилл? — Хельга перевела непонимающий взгляд с меня на корзину и обратно.
— Зачем нужен пакетбот, если есть собственный дирижабль? — объяснил я.
Дочка Завидича еле заметно улыбнулась… и второй конверт вместе со всем содержимым отправился в корзину.
— Когда отправляемся? — проводив взглядом свое письмо, спросила Хельга.
— Ну, нам же дали неделю? Вот в следующее воскресенье и полетим, — ответил я. — Пусть твой отец еще немного отдохнет. Здоровее будет, да и нам меньше беспокойства.
— Это точно, — согласилась моя собеседница. — С каждым днем удерживать его подальше от мастерской становится все сложнее.
Мы переглянулись и одновременно вздохнули. Вопреки ожиданиям врачей, состояние Завидича позволило перевести его на домашнее лечение еще в конце августа. Но гостевать у Гюрятиничей опекун наотрез отказался: невместно, дескать. Нашел время вспоминать о родовой гордости. Но нет, уперся рогом, и нам пришлось снимать для него номер в одном из новгородских отелей. Точнее, поначалу мы думали, что в номере будет жить только он. Но опекун быстро и доходчиво объяснил, насколько мы ошибаемся, так что в отель мы переехали всей компанией. А визиты Хельги к своему жениху тут же были непонятно с чего ограничены.
Точнее, отныне в имение Гюрятиничей или в гости к капитану «Феникса» Хельга могла отправиться лишь с сопровождением. И тут выбор был невелик. Либо тетушка Елена, которая как-то незаметно переехала в наши апартаменты в отеле, либо я. Учитывая мою занятость и нежелание пассии опекуна покидать больного, частота встреч Хельги с Владимиром значительно сократилась, а агрессивность дочери Завидича, как следствие, весьма повысилась. Впрочем, опекун от нее не отставал. Мужику явно надоело валяться без дела в постели, и раздражение больного теперь могла унять разве что тетушка Елена… отчего-то грустная и молчаливая в последнее время. Я же старался и вовсе пореже попадаться на глаза и Хельге и опекуну и пропадал в мастерской, на «Мурене», у Осининых или Алены. Что угодно, лишь бы не оставаться меж двух огней в этом чертовом отеле. Полегче стало, только когда опекун освоился с тростью и стал покидать номер на своих «троих». Собственно, именно в один из таких визитов в имение Гюрятиничей, куда я, по установленному Завидичем порядку, сопровождал Хельгу, нам и доставили письма Несдинича. Ну да, куда ж мы без присмотра… Тьфу!
Новость о скором отъезде заставила меня форсировать приготовления. Так что следующие три дня я проводил на поле за городом, куда добирался, старательно отсекая любых наблюдателей. Здесь готовился мой макет. Сколько исписанной рунами фанеры ушло на приведение его в божеский вид — это что-то. Но самое противное было в том, что работу над этой «игрушкой» я не мог доверить никому. Вообще! Пришлось самому обшивать поверхности тканью и обработанной фанерой. Та еще работенка. Хорошо, что к моменту получения приказа, а ничем иным письма Несдинича я считать не могу, бо́льшая часть работ с макетом была уже завершена. Как чуял, что скоро у контр-адмирала кончится терпение и он вновь законопатит нас в Китеж.
Ну а по вечерам я возвращался в Новгород и отправлялся к Алене. Я же обещал приходить чаще… вот и держал слово. Это были славные вечера. Спокойные и очень приятные. Рядом с этой девушкой я отдыхал душой,
