Жаль, что ему не довелось еще раз ее допросить.
В голове забубнили посторонние голоса. «Одно доброе дело во искупление множества злых?» — насмехалась Кимена, а сама Чируэлл спрашивала, какой Империи будет вред, если ее отпустят.
Он тогда ответил, что скорей перережет ей горло — да, так и сказал. Собственные слова до сих пор звенели у него в ушах.
Чи удалялась по коридору, а в голову Тальрика по-прежнему лезли все кто ни попадя. Ультер, изменивший и сам ставший жертвой предательства… Ааген, ненавидящий пыточный инструментарий…
Стрекозидка, чьих детей он убил во славу Империи.
Жало, похоже, все-таки не сработает. А Чи ему будет полезней живая, чем мертвая.
Ему было плохо, физически плохо — то ли оттого, что щит его преданности дал трещину, то ли из-за всей этой болтовни.
Ладонь нагрелась и заискрила. Зачем он совершает над собой это чудовищное усилие? Чтобы умертвить какую-то жуканскую девку?
Уж на одну-то ошибку эта ночь дала ему право.
Он опустил руку и поплелся искать койку, чтобы прилечь.
Они ждали, что на них вот-вот обрушится вся имперская рать — ждали даже в кладовой, шум над которой не стихал, а только усиливался. Ахей первым нырнул в темный туннель и умчался подальше от фонаря Хизеса. Тото и Чи помогали Сальме, которого все еще мучили судороги в руках и спине. Таниса знала, что Тизамон намерен идти замыкающим, но все-таки дождалась его, пропустив остальных далеко вперед. Луч его собственного фонарика, очень слабого, широко обходил ее — Тизамон, как и раньше, не хотел ее видеть, не желал признавать.
Пришло время взять судьбу в свои руки — и где же удобнее это сделать, как не в заброшенных подземных туннелях?
Отойдя на приличное расстояние от дворца, Таниса остановилась.
Тизамон сразу замедлил шаг, чувствуя неладное в ее частом дыхании.
— Тизамон, — начала она. Он тоже замер на месте — серый силуэт, черная тень. — Мы слишком долго тянули, — сказала она ему в спину. — Пожалуйста, давай поговорим наконец.
Она затаила дыхание. В тишине журчала вода, бегали тараканы.
Он, кажется, покачал головой, и она начала сызнова.
— Тизамон… или отец? Что тебя больше устраивает?
Он снова остановился, всего на мгновение. Ей пришлось бежать за ним, чтобы не остаться одной в темноте.
У нее теперь был только один снаряд, который она приберегла напоследок: если уж он выстрелит, обратного ходу не будет.
— Чтоб ты сдох, — прошипела она, доставая из ножен шпагу. Этот звук, хорошо знакомый ему, лучше всяких слов заставил его обернуться. — На меня смотри, — потребовала Таниса, и он посмотрел. В тусклом свете фонарика она не могла видеть, что написано у него на лице — если там вообще что-то было написано. Коготь у него на руке превратился в тень среди прочих теней.
— Убери, — сказал он спокойно. — Сейчас не время для игр.
Она приняла дуэльную стойку.
— Это не игра.
Он презрительно взглянул на нее, направив фонарь чуть выше, и собрался уйти.
— Если ты сейчас покажешь мне спину, то будешь убит. Клянусь. И можешь мне поверить: я к своим клятвам отношусь точно так же серьезно, как ты к своим.
Он, прибавив света, неторопливо положил фонарь на дорожку и ответил коротко:
— Не дури.
— Приходится. Мы должны разобраться в своих отношениях.
— В самом деле?
На ее шпагу он даже и не смотрел.
— Я знаю, чего ты боишься, — сказала Таниса.
— Знаешь?
— Не моей шпаги, нет. — Она подступила ближе. — И не меня тоже. Великий Тизамон не страшится никого как на земле, так и под землей. — Ей вспомнились Коллегиум и Пирей, которого она задирала таким же образом. Гордость, вот ключ к любому мантиду. Снаружи они покрыты броней, но внутри ужасные недотроги.
Разве она сама не мантидка наполовину?
Видя, что она наступает, Тизамон отошел — не из боязни, а просто не желая с ней связываться. На улице он сразился бы с первым встречным, но ее вызов не примет. Погнаться за ним? Так оторвется ведь, ищи потом в темноте.
— Боишься ты моего лица, — пустила свой зазубренный дротик Таниса.
Его поза слегка изменилась. Незримая нить продолжала связывать их, точно земляков-муравинов.
— И прошлого тоже боишься, — продолжала Таниса. — Потому что бросил ее. Тебе удобнее было думать, что она тебя соблазнила и предала, чем найти ее и узнать, что же случилось на самом деле. Но теперь ты знаешь — знаешь, что сам ее предал, и вот этого ты никак не можешь переварить!
Она бросилась на него, и он больше не стал отступать.
На один страшный миг ей показалось, что она сейчас продырявит его насквозь, но она забыла, с кем бьется. Отразив ее выпад в самый последний момент, Тизамон выпустил коготь и перешел в атаку.
Теперь уже отступала она — вернее, пятилась. Фонарик, подвернувшийся под ноги, она пинком отшвырнула к самому краю дорожки и сама отлетела шагов на десять назад. Тизамон, приостановившись, дал ей шанс восстановить боевую стойку.
Такого боя у нее еще не было. Он не походил ни на коллегиумские дуэли, ни на уличные драки между геллеронскими бандами. Коготь Тизамона мелькал быстрее, чем замечал ее глаз — его мастерство требовало приложения всех ее молодых сил.
И она продолжала нападать раз за разом, всячески обходя его круглую гарду. Отразив выпад, он сможет достать ее, но и она его тоже. Его лицо, на которое упал луч фонарика, было грозным.
Она совсем забыла о его левой руке. Когда ей почти удалось преодолеть его оборону, он отбил шпагу свободной ладонью, и коготь сверкнул, летя к ее горлу.
Она отшатнулась, едва не потеряв равновесие. Коготь прошел совсем близко от ее шеи, но шпага тут же ответила, полоснув мантида поперек живота. Отразив левой перчаткой и этот удар, он подставил Танисе свой левый бок. Мгновенно высвободив клинок, она отвела его далеко назад и сделала выпад — но цель успела переместиться, и коготь уже целил ей в голову.
Таниса отскочила снова и на сей раз упала. Коготь прошел над ней, но противник опять не воспользовался своим преимуществом, позволив ей встать.
Что его сдерживало? Неужели ее лицо, как сказала она сама? Фонарик оказался между ними, и свет упал на нее. Это случалось уже дважды, и каждый раз Тизамон останавливался.
Глядя прямо на нее — на покойную Атриссу, — Тизамон напал снова, и она поняла, что удача больше ее не спасет.
Коготь с бесконечной грацией обошел ее гарду и зацепил клинок, дважды коротко звякнув. На мгновение они сошлись совсем близко, лицом к лицу — и Таниса отошла, избежав его костяных шпор. Он снова подтанцевал к ней, сорокалетний боец, с раннего детства обучавшийся своему ремеслу. С фонариком за спиной он снова стал тенью, шаг за шагом теснившей Танису назад.
