– Боло! – Вспомнил Семён и на всякий случай направил автомат на монаха. – Хорн! А не то я из тебя решето сделаю! А, вот ещё вспомнил: хой[4]! А ну – хой!
Монах поклонился Семёну, отступил на два шага, спрятал нож и скрестил руки на груди.
Сработало! Что это, «доброе слово и автомат»? Или просто доброе слово? В любом случае всё получилось и не пришлось никого убивать.
Иван и девчата без всякой помощи извне прекратили истерику. Но это было отнюдь не счастливое самоисцеление, а страшный симптом: они лежали молча, еле дыша, и у всех однообразно подёргивались конечности.
Яд действовал, нужно было спешить.
Вытряхнув из рюкзака аптечку, Семён достал нашатырь, дал как следует нюхнуть Богдану и снова выписал оплеуху. И сам нюхнул, чтобы побыстрее выветрить из головы туман войны. Затем ещё дал Богдану нюхнуть и на всякий случай добавил ещё две оплеухи. Для закрепления.
– Прекрати меня лупить… – заторможенно пробормотал Богдан.
– О! Ты вынырнул, нет? Быстрее очухивайся, переводить надо!
– Я тебя слышу, не кричи… Кого переводить? Куда?
– Разговор переводить! С Хаптаи на русский и наоборот.
– Переводить так переводить… Говори…
Семён похлопал по полу рядом с Богданом и кивнул монаху. Тот послушно подскочил и присел на колени.
– Спроси, есть ли у них противоядие.
– Так… – Богдан вроде бы и участвовал в беседе, но взгляд у него пока что был бессмысленный. – Не понял, нас что, опять напугала мышка?
– Богдан, не дури! Наши умирают, срочно нужно что-то делать! Спроси, есть ли у них противоядие.
– Наши… умирают?! А что случилось?!
– О, господи… Я убью тебя, тормоз! Ивана и девчонок ужалили огромные скорпионы! Да не по разу! Переводи то, что я говорю, потом всё объясню. Спроси насчёт противоядия.
Монах что-то неодобрительно пробормотал, покосившись на Богдана.
Богдан машинально ответил на Хаптаи.
Монах ответ проигнорировал.
– А, понял! – встрепенулся Богдан. – Понял… Для начала скажи ему, что мы не пленники, не враги, а… Допустим, твои слуги. Он считает нас твоими пленниками. Хм… И говорит, что не стоит с нами возиться, лучше сразу убить.
– Ну так сам и скажи!
– Он игнорирует меня. Обратись к нему лично, подтверди жестикуляцией, с паузами, чтобы я мог вставить пару слов. Сделай выразительную интонацию. Давай.
– Чёрт, столько сложностей… Ладно. Смотри сюда, дитя подземелья, – это мои слуги, – Семён похлопал Богдана по плечу, затем указал на Ивана и девчат. – Я им доверяю, как себе.
Богдан перевёл.
Монах поклонился и что-то почтительно пробормотал.
– Всё?
– Да, он всё понял. Он просит прощения за глупость, за то, что принял нас за врагов.
– Да на фиг нам его прощение! Нам противоядие нужно. Давай, давай, не томи!
Прозвучал короткий диалог на Хаптаи, затем Богдан выдал результат:
– Да, у них есть вытяжка из яда хрустального скорпиона. Никогда о таком не слышал, но он говорит, что есть.
– Отлично. Спроси, поможет эта вытяжка нашим или нет.
– А что, их ужалил скорпион?
– Да, да! Несколько раз «клюнули» каждого, огромные скорпионы, вот эти самые хрустальные!
– Огромные? В смысле, те, что размером с овчарку?
– Да!
– Ну… Тогда у них должно быть много яда…
Богдан переговорил с монахом.
Тот кивнул на Ивана и девчат и задал вопрос.
А Иван с девчатами, между тем, уже не подавали признаков жизни. Лежали недвижно, не шевелились и, похоже, даже не дышали.
– Подтверди, что их нужно спасать.
– Нет, ну что за мракобесы! Это же элементарно: людей ужалили, надо всё бросить и спасать!
– Подтверди.
Семён эмоционально подтвердил: указал на Ивана с девчатами, изобразил волочение, инъекцию, как смог (судя по пантомиме, шприц был лошадиный), для вящей убедительности погрозил монаху кулаком и пообещал:
– Не спасёте – я вам всем тут втулки развальцую по самое не балуйся!
Богдан взялся было переводить, но монах жестом остановил его: спасибо, не надо, всё ясно.
Перебрав связку свистков на шее, монах трижды коротко свистнул в один из них.
Семён болезненно сжался, предвкушая страшный топот по норам…
Однако обошлось: через несколько секунд в зал опрометью влетели ещё пятеро монахов. По виду они ничем не отличались от первого, разве что чертами лица, и были помоложе. Однако в полумраке возраст и черты лица особо не разглядишь, так что на данный момент для гостей все они были одинаковые.
Монах № 1 встал, указал на Семёна и, почтительно склонив голову, сказал:
– Эцэ.
Пятеро прибывших, издав возгласы недоумения, приблизились к Семёну, поочерёдно потрогали его за руку и, восторженно завопив «Эцэ!!!», принялись бить поклоны.
«Точно, маньяки… – с опаской подумал Семён. – Прямо какая-то тоталитарная секта с культом эцэ…»
Монах № 1, по-видимому, был тут за старшего. Строго прикрикнув на пятёрку новоприбывших, он бегом раздал задачи и через минуту девчат с Иваном потащили по убегавшему вправо тоннелю.
Глава 12
Радикальное лечение
«Посёлок Целителей» с полным на то основанием можно было назвать аулом.
Два десятка саманных домишек, прилепившихся к склону горы, несколько кошар, ветряк европейского типа, воздвигнутый каким-то благодарным пациентом, и двухэтажный Гостевой Дом из песчаника – единственное приличное строение во всей округе.
Аул, одним словом.
Автобус с «археологами» оставили у Гостевого Дома. Несмотря на кажущуюся убогость, целительный аул пользовался у приезжих большой популярностью, поэтому свободных мест не было. За небольшую сумму хозяин Гостевого Дома разрешил «археологам» пользоваться удобствами во дворе и разбудил сынишку, чтобы проводил дам к доктору Ниязу.
Дамы по-быстрому воспользовались удобствами, сполоснули личики в бочке с водой и, прихватив сумку, пошли с двенадцатилетним сыном хозяина прогуляться по спящему аулу.
Алёнка выступала в роли «смертельно больного ребёнка». Ещё в автобусе «нырнула» в медитацию, и теперь Виолетта несла её на руках.
Доктор Нияз не ложился спать и с нетерпением ждал дорогих гостей. «Дорогих» во всех смыслах. Пока суть да дело, отец через ряд посредников договорился о чудесном исцелении Алёнки за десять миллионов евро.
Доктор осмотрел Алёнку, убедился в том, что она «смертельно больна», выразил сочувствие и сказал, что придётся немного подождать. Сейчас его братец-помощник решит все финансовые вопросы, и после этого можно будет заняться лечением.
Сорокалетний полноватый Нияз выглядел настоящим провинциальным доктором прошлого столетия, сошедшим с чеховских страниц: благообразное лицо, красивая бородка, тонкие очки в золотой оправе, мудрый взгляд – в общем, во всех отношениях приятный человек.
