Со сноровкой профессионального мародера Живчик обыскал останки, исследовал многочисленные карманы защитного костюма и вывалил их содержимое прямо на пол. Горочка получилась внушительная.
— Ванька, я никак понять не могу: костюм абсолютно цел, ни одной дырки! Череп и кости тоже в сохранности, ни переломов, ни трещин. Что же его погубило?!
«Месть Хозяйки — ничего не забывшей и не простившей», — вертелось у юноши на языке, но он сдержался и лишь неопределенно пожал плечами:
— Наверное, никто и никогда уже не узнает.
— Мы должны похоронить Игната, — убежденно произнес Костя. — Нельзя его просто так здесь бросить, не по-людски это! Конечно, погребать положено при всех регалиях, оружии и экипировке, но боюсь, в нашем случае так не получится, — продолжал он, обращаясь больше сам к себе, а может, пытаясь оправдаться — и перед Иваном и, опять-таки, перед собой. — У меня рука не поднимется закопать под землю его «защитник», автомат или пистолет, а уж дневник — и подавно!
— Ты нашел дневник? — почему-то не на шутку заинтересовался Иван.
— Вот, смотри. — Живчик заметно колебался, не желая выпускать сокровище из сжавшихся пальцев, но все же пересилил внезапно нахлынувшую жадность и передал другу потрепанный блокнот небольшого формата. Дневник открылся на последнем листе, и Мальгин увидел размашисто написанную фразу:
«Вот и все, боевое крыло станции Динамо полегло в полном составе, за исключением своего командира… Буду прорываться через подземелья. Вот только предчувствия нынче не сулят ничего доброго…»
Записей было довольно много — крошечных, выполненных и на скорую руку, и больших, обстоятельных, выведенных спокойным, размеренным почерком. К удивлению дозорного, часто попадались стихи.
— Живчик, неужто Москвич стишки сочинял? Ни за что бы не подумал!
— Сам ты «стишки», — взвился Федотов. — Ты думаешь, он только палить умел да мутантов резать?! А стихотворения, между прочим, у него не хуже получались. У меня любимое есть, слушай:
Нет ни души, в этом городе нет ни души —
Тысячи големов, тысячи мертвых машин.
Тысячи ангелов смотрят уныло с небес.
Тысячи демонов праздник свой празднуют здесь.
Тысячи тысяч желаний, исполненных вмиг —
Тысячи тысяч тропинок, ведущих в тупик.
И механический ящик, играющий туш
В честь хохмача-добряка Покупателя Душ.
Сделка законна и крови на подпись не жаль.
Что этот ад, если прямо сейчас будет рай! —
Неограниченный доступ к несметным благам,
Реки молочные, из киселя берега…
Так что никто не держался за душу свою,
И ни один не спросил, кто хозяин в раю —
Каждый давно для себя все, что нужно, решил.
Нет ни души, в этом городе нет ни души…
— Ну, ничего вроде, — нехотя выдавил из себя Иван. — Но все равно, несерьезно как то… взрослый мужик, а бумагу как подросток марал.
— Тьфу на тебя! — Костик злился, похоже, по-настоящему. — Если не понимаешь, то лучше молчи!
Прошло минут десять, прежде чем Живчик, все это время перебиравший находки, вновь заговорил с товарищем:
— Как «защитник» будем делить? Предлагаю жребием.
Иван представил, как натягивает на себя костюм, в котором когда-то сгнил мертвец, и энергично закачал головой:
— Не надо мне ничего. Ну, разве что, только пистолет — красивый, я такой не видел никогда.
— Это «Беретта», Игнат шибко ее уважал. — В изменившемся голосе Живчика послышалась явственная, совсем нескрываемая мольба. — От противогаза тоже отказываешься?
Юноша с сожалением посмотрел на широкий тонированный визор дыхательной маски, отметил, что она снабжена переговорным устройством — небывалая роскошь! — и с трудом отодвинул ее от себя:
— Забирай. Стандартный противогаз с таким «защитником» будет выглядеть убого.
— Спасибо, вот это по-братски! — Восторженный «побратим» уже не помнил, что чуть раньше едва не набросился на щедрого Мальгина из-за поэзии.
Живчик аккуратно вытряхнул кости Москвича на заранее подложенный кусок ткани, бережно завернул останки и сложил в вещмешок, а затем торопливо натянул вожделенный костюм на себя.
— Ну? Как я тебе в таком прикиде?
— Круто, Костик, круто, — рассеянно протянул Иван, мысленно костеря собственную глупую мнительность, и поспешно, чтобы не выдать истинных чувств, спросил: — Теперь можем идти?
— Эээх, — преобразившийся друг неожиданно поник. — Выгадать бы несколько часов для дневника, но… идем.
Странный зал, столько лет служивший усыпальницей для Игната Москвича, сменился низеньким туннелем, который через полсотни метров уперся в тупик. Но испугаться ребята не успели: в стене, перегородившей дальнейший путь, обнаружились вбитые металлические скобы, ведущие наверх.
Долгое путешествие под землей подошло к концу — тридцать ступеней вознесли друзей на поверхность. Живчик сдвинул массивный люк и осторожно высунул голову. Прямо на него тяжелым и мрачным взором смотрело здание, когда-то гордо именовавшееся Дворцом спорта.
— Костя, где мы?
Живчик задумчиво огляделся по сторонам:
— Мне кажется, мы прошли Щорсу. Кто бы мог подумать…
— Теперь мы герои, — грустно усмехнулся Иван, думая о чем-то своем.
— Так и есть!
— И куда дальше?
Живчик в нерешительности покусал губы и, растягивая слова, произнес:
— Я плохо представляю эти места. Давай где-нибудь укроемся и по карте Игната определимся, что делать дальше? Только…
— Здесь кто-то есть, — перебил Иван.
— Что?!
— За нами наблюдают, я чувствую.
— Но…
Договорить Мальгин не успел — со стороны высотки, стоящей почти напротив Дворца, раздался негромкий, приглушенный большим расстоянием взрыв, и через мгновение ее крыша озарилась неестественно ярким огнем. В небо повалил густой иссиня-черный дым.
— Какого черта?!
— Бежим!
Друзья кинулись напролом сквозь заросли, ломая на бегу хрупкие ветки неизвестных кустарников. Низенькие растения вскоре сменились деревьями — сперва карликовыми, а затем высоченными, полностью скрывающими стволами и кроной серое, безликое небо. Разрозненные, отдельно стоящие деревья превратились в плотный, труднопроходимый лес, и бежать стало невозможно.
— Что… что это… было? Ты видел? — запыхавшийся Живчик тяжело переводил дух. — По нам стреляли?
— Какая-то стекляшка блеснула на солнце. Может, оптический прицел, может, бинокль. Но что-то случилось у них, у наблюдателей, раз так шарахнуло…
