Ужас нахлынул удушливой волной. Неужели смерть не ничто? Не освобождающее от всего небытие, а это вот это?!
Все растворялось, теряло смысл – кроме боли и пульсирующего ощущения ничего, надвигавшегося слева и пожиравшего меня…
* * *
Секунды, минуты – что это?
Есть лишь миг.
Миг, который длится вечность…
Эта вечность заполнена болью, из которой я не мог никуда деться. Я или то, что от меня еще оставалось. Истаявший осколок, распадающийся дальше и дальше…
* * *
Шум.
Я не сразу понял, что это такое. Я будто разучился сопоставлять звук с тем, откуда он берется. Я хотел открыть глаза, но перед глазами была рваная темнота, в которой плавали пятна лунного света.
Я понял только, что шум нарастает. Приближается ко мне… а потом где-то пронеслись слепящие пятна.
Два слепящих пятна, и шум изменился. Теперь он удалялся от меня, становился тише…
Машина!
Гош!
Он все-таки догадался, что я сунулся к суке, и приехал за мной… Гош, родной Гош…
Он спасет меня. Он сделает что-нибудь, чтобы эта боль кончилась. Избавит меня от нее.
Но почему же он проехал мимо? Ведь я здесь… Я здесь – так куда же он уехал?.. Боль мешалась с обидой, а потом, словно островки из океана небытия, вынырнули мысли. Я вспомнил-узнал, что существуют дороги. Я вспомнил, что ехал по дороге, а потом вылетел с нее. Я сбоку от петляющей просеки, ниже уровня дороги, и кусты и темнота скрывают меня.
А Гош проехал дальше, к дому суки. Уехал.
Нет, не уехал! Он не найдет там меня, поедет обратно, но возвращаться будет по этой же дороге, она одна ведет к дому. Он еще раз проедет мимо.
Я попытался приподняться, нащупать руль. Нажать на середину, чтобы загудеть.
Руки…
Миг, минута, час? Сколько я вспоминал, как ощутить их, как заставить их двигаться?
То, что было перед глазами… Лучше бы его не было… Я закрыл глаза, так было легче. Медленно-медленно из рыхлого мироздания, в осколках, в обрывках, в пене и пелене, проступило что-то плотное и окатое. Твердое.
Рулевая колонка. Спица. Обод. Руль!
Я пополз пальцами обратно по спице, к центру. Сейчас, Гош. Сейчас. Дай только нащупать, где она, эта чертова мембрана…
Сквозь боль снова пробился шум. Все громче, он приближался.
Я надавил на мембрану, но пальцы не слушались. Мембрана оставалась неподвижной, как чугунная болванка.
Сосредоточившись на руке, только на пальцах, я давил. Из последних сил. Ну же! Ну! Поддайся под пальцами, замкни цепь, вызови гудок!!!
Мне нужен хотя бы один, самый короткий гудок! Гош поймет. Услышит, остановится и найдет. Спасет меня. Хотя бы один гудок…
Шум мотора менялся, машина уже не приближалась – она была на кратчайшем расстоянии, пронеслась мимо, и звук стал меняться, теперь машина удалялась.
Ну же! Всего один гудок!!! Я почувствовал, как мембрана поддалась под пальцами. Прогнулась вниз, заставляя сработать цепь. Никогда не любил резких звуков гудков, но сейчас я ждал этого звука как ничего на свете…
Но его не было.
Мотор ворчал все тише, машина была все дальше от меня, мембрана под моими пальцами прогнулась, я чувствовал, как она пружинит, чтобы вернуться в обратное положение, едва я перестану давить, но чертова гудка не было. Не было!
Сквозь злость и обиду вынырнуло что-то:
…удар снизу, и кресло, бьющее в бок…
…что-то острое под рукой, больно поранившее руку и вылетевшее вниз, когда я пытался зацепиться, смягчить удар…
Ключ. Я же случайно выбил ключ зажигания!
Я еще слышал шум мотора, или мне казалось, что я его слышал. Наверно, если бы я нащупал ключ, завел машину и яростно надавил на мембрану, Гош еще мог бы услышать. Может быть.
Только у меня больше не было сил.
Пальцы соскользнули с мембраны, рука упала. Все тело превратилось в бессильную медузу, и на этот раз я знал – это уже навсегда.
Тонущий иногда оказывается над волной – сделать последний глоток воздуха, кинуть прощальный взгляд…
Боль накрыла меня и сомкнулась, уже не выпуская.
В сознание я пришел рывком. Меня словно не было – и вдруг появился.
Я не двигался, и память моя тоже будто застыла. Я помнил все, что со мной произошло, но все это казалось далеким, закостеневшим, как оса в куске янтаря. Словно это было не совсем со мной. С каким-то другим «я».
Боли не было. В голове пусто и легко. Еще не открывая глаз, я понял, что вижу теперь нормально. Веки розовато просвечивали, и ощущение света за ними было равномерным: и справа и слева.
Я открыл глаза и зажмурился.
Белый светящийся мир.
Белое небо, белая земля, белые деревья…
Света было так много, что глазам стало больно. Я щурился, давая глазам привыкнуть.
Ветви деревьев словно двоились в глазах: черные снизу, сверху ослепительно-белые, почти сливаются с небом, залившим все вверху насколько хватает глаз, равномерным белым слоем облаков. Совершенно невозможно угадать, где за ними солнце. И есть ли оно вообще за этим странным небом…
Совершенно непонятно, сколько сейчас времени. Обычно это чувствуешь – хотя бы то, утро сейчас, полдень или уже надвигаются сумерки, но сейчас я даже этого не мог понять. Было странное ощущение, будто здесь всегда так: белое небо, а когда чуть отводишь взгляд, оно начинает казаться сероватым, со свинцовым оттенком. Будто время вообще перестало существовать.
Кусты, земля – все белое. Вдали, за стволами, даже не понять, где кончается земля и начинается небо…
Оказалось, я сижу за рулем. Странно, я совсем не помню, чтобы садился. Помню, что валялся на сиденьях, не зная, куда деваться от боли…
Но я сидел очень прямо. Руки покоились на руле, будто я ехал всю ночь да так и заснул. Тело мое было замерзшим, мышцы скованы, я чувствовал это, но сам холод почти не ощущал. Может быть, я так к нему привык, что перестал замечать?
Правая рука не дрожала.
Я пошевелил пальцами – может быть, я вообще ее теперь не чувствую, но пальцы шевельнулись, и я их чувствовал. Чуть скованные от холода, но вполне слушаются. И холодный руль под ними чувствую. С рукой все в порядке…
И все-таки я не мог отогнать ощущение, что что-то очень не в порядке. Надо мной властвовала странная уверенность, что это не тот мир, в котором я вчера ночью потерял сознание.
…тонул, проваливался, погружался куда-то…
…реальность истончалась, открывая проход тому, что раньше было отгорожено…
Вчера я проваливался сквозь что-то, а сегодня я провалился. Куда-то.
Ощущение это было так сильно, что я обернулся. Там была заснеженная поросль, взбиравшаяся вверх. За ней угадывалась полоса, пустая от деревьев. Просека. Все так, как и надо.
