неловко — я не испытывал к ней никаких чувств. Кроме разве что благодарности за помощь в разъяснении обычаев жизни на летающей тверди. В первые дни моей новой жизни её поддержка оказалась бесценной. Тогда я был растерян настолько, что не сообразил: базовые церемонии и правила поведения за столом мне мог бы напомнить Внутренний Голос. Уж этому Самиран был обучен до меня.
— Я теперь ношу только эти браслеты, — радостно сказала Мадхури, показывая два тонких браслета на запястье левой руки.
— Э-э-э, очень хорошо, — недоумённо ответил я, не понимая, зачем об этом сообщать, да ещё таким тоном, будто мне это важно знать?
— Глядя на них, я знаю, что ты помнишь обо мне.
Я догадался, что браслеты Танэ Пахау положил в ларец дружественного дара. Несчастная мама Самирана думала, что я сам их выбирал и покупал.
— Самое ценное в них, светлая госпожа, то, что они наполнены сыновьей заботой.
— Ах, как я рада, Самиранчик. Только это и греет моё сердце. Но, как я поняла, ты пришёл не для того, чтобы проведать меня? У тебя ко мне дело?
— Нет, что вы! Только ради вас. Просто заодно пригласил товарища по отряду. Ей нужно ваше участие, мама.
— Я заметила, когда она вошла, — холодно сказала Мадхури. — Чем же вы болеете, незнакомка и товарищ моего сына?
Лоуа сняла маску и поклонилась:
— Меня зовут Лоуа Оаху. Моя хворь высечена на моём лице.
Мадхури спросила у девушки разрешения прикоснуться к ней. Затем профессиональным жестом ветеринара, осматривающего раздавленную машиной собачку, взяла Лоуа за подбородок и покрутила её лицо туда-сюда.
— Какой ужас, — сказала Мадхури. — Кто это с тобой сделал?
— Ваш сын. Он убил небесный дом, в ко…
— Прости, я спросила не о том, кто тебя поранил, а кто так страшно вылечил?
— Шигеро Саран, целитель того отряда, в котором я была раньше.
— Шигеро слишком молод и неопытен для таких ранений!
Я вмешался:
— В его защиту замечу, что Шигеро лечил Лоуа только в первые часы её страданий, потом ею занимался какой-то другой, не самый славный целитель.
— Для таких страшных ранений, — назидательно сказала Мадхури, — первые часы наиболее важны. От того, как была собрана разрушенная плоть, зависит дальнейшее лечение.
Я поклонился, мол, вам виднее, мамуля.
Мадхури отпустила кривой подбородок девушки:
— Предупреждаю, молодая госпожа, что для исправления вашего лица мне придётся полностью сломать его. То же с костями тела. Исцеление будет долгим и мучительным.
— Всё же не так мучительно, как жить с уродством, — поклонилась Лоуа.
— Даже моё мастерство не удалит все искажения. Их следы останутся с тобой на всю жизнь.
— Я полностью доверяю вам в этом. Что касается оплаты, то…
— Я буду лечить тебя по просьбе моего сына, поэтому об оплате я поговорю с ним.
Лоуа поклонилась в знак согласия.
Мадхури повернулась ко мне:
— Слом прошлого лечения будет первым шагом исцеления. Займёт два дня. На первом шаге хворая должна остаться под моим наблюдением. Второй шаг и время, которое оно займёт, зависит от первого шага. Вы готовы?
— Когда вам будет угодно начать? — спросил я.
— Мне было бы угодно начать прямо сейчас.
Лоуа с готовностью встала на ноги. Поднялась и Мадхури.
Они удалились в одну их тех комнат, которые были закрытыми, когда я исследовал квартиру. Как я теперь знал, там было что-то вроде медицинского отделения.
Я остался сидеть — мама Самирана скоро выйдет ко мне.
✦ ✦ ✦
Мадхури вернулась через полчаса. И сразу приступила к тому, чего мне не хотелось обсуждать: когда же я соглашусь лечить своё безумие?
— Мам, я стал первым в отряде самих Патунга! Илиин Раттар, самый старший воинства Поисков Правды, спрашивал моих советов! Если я дурачок, то как достиг этого?
— Я читала скрижали Ронгоа о безумцах, — возразила мама Самирана. — Некоторые из них добивались и большего, чем ты, ставший всего лишь челядинцем Патунга. И я не говорю, что ты дурачок, ты умён и красив.
— Потому что я твой сын. Успокойся уже, хватит меня лечить от того, что приносит мне пользу.
— Так же в скрижалях Ронгоа сказано, что если не вправлять разум одержимого, то он будет всё дальше уходить в своё безумие.
Я сменил тему:
— Я понял, госпожа. Я виноват, что давно не посещал тебя, но это вовсе не от того, что не люблю тебя. Просто у меня много дел…
— Тем не менее, — всхлипнула она, — когда тебе что-то понадобилось, то ты сразу нашёл время посетить меня?
Честное слово, Мадхури Саран мне больше нравилась в те времена, когда она будила меня пинком в грудь и всячески обзывалась. Сейчас это была сломленная горем женщина. Даже «Молодой Образ» не скрывал её возраста. Ведь он менял кожу и мышцы, но не выражение глаз и мимику. А они прямо кричали о том, что мама Самирана переживала за сына.
Её горе напомнило мне маму Дениса Лаврова, мою маму, которая точно так же обижалась, что я редко приезжаю в Екатеринбург. И ещё реже приглашаю родителей к себе, в Питер.
— Ладно, — вздохнула Мадхури, — я вижу, что ты тоже огорчён. Мне уже достаточно этого доказательства твоей сыновьей заботы. Я смирилась с тем, что ты стал воином, хотя это ещё одно доказательство твоего безумия. Но я не могу смириться с тем, что для меня ты уже завернулся в покрывало смерти. Настолько редко я тебя вижу.
— Виноват, — склонил я голову. — Обещаю, что теперь мы будем видеться, ну, скажем, каждые двенадцать дней?
— Зачем? — горько спросила мама Самирана. — Для того, чтобы ты сидел со мной, делая вид, что тебе интересно? И разве мать для тебя это что-то вроде упражнений в бое на мочи-ке, которые нужно выполнять по расписанию?
— Чего же тебе тогда надо? — не выдержал я.
— Пообещай мне одно: что ты всё-таки начнёшь лечиться.
— Ты чем-то болен, Самиран? — спросил вдруг Похар Те-Танга, выходя из арки одной из комнат.
Я ранее слышал шорох и сипение за стеной, но решил, что это Служанка. Рабы частенько тяжело дышали через ткань, словно Дарты Вейдеры.
Я подскочил и смиренно поклонился:
— Добрый день, отец.
— Я не подслушивал, — тут же оправдался
