— Девушки, милые, красивые, а скажите мне, пожалуйста… — тихо начал я. — Ведь Долгих тоже из младших Поясов, а значит, они тоже ходят под кем-то из старых фамилий. Так?
— Нет. Раньше так и было, но с тех пор, как Несдиничи затворились в своих поместьях и отошли от политики, у Долгих нет покровителя в Новгороде, — кивнула Ира.
Твою ж дивизию с притопом да прихлопом… через три клюза вперехлёст!
Глава 4
Ковёр небесный, вечер томный
А вот об этом в документах Гюрятиничей не было ни слова. Я в тихом шоке. Как можно было пропустить такую информацию?! Сочли, что она не важна или устарела? Ха, этот номер мог бы пройти с кем-то другим, но я-то помню, что такое договора, заключаемые между родами. Пусть это память о той жизни, но не думаю, что в плане отношений между боярскими родами, здешние традиции настолько отличаются, что нельзя провести параллели.
Нехорошо. Совсем нехорошо. Мне казалось, что Гюрятиничи, как лица заинтересованные в нашей семье, будут более открыты.
Впрочем, вполне возможно, что я просто сейчас сам себя накручиваю. В конце концов, чего я хотел? Чтобы мне выложили всю информацию от и до? Так не дорос ещё. Да и документы подготовленные Гюрятиничами были отданы мне не для того, чтобы потешить любопытство, а с целью передачи сведений дядьке Мирону. Он-то в курсе всей этой кухни и, наверняка, увидит откуда в этом деле ноги растут. Но сама картинка, конечно… м-да!
И чего я, дурак, раньше не поговорил об этих родовых заморочках с опекуном? Хотя… будь я на его месте, и сам бы не захотел вспоминать такую историю. И Хельгу я не расспрашивал о её матери, решив, что это личное. Выходит, зря? Или, нет? Чёрт! Как ни поверни, в любом случае оказываюсь в неудобном положении. Дурак, что не расспросил, и дурак, что не интересовался прошлым своего опекуна и названной сестры. Зная то, что я знаю сейчас, может быть и по-другому отнёсся к происходящему. А… к дьяволу всё!
Но с дядькой Мироном нужно переговорить, закрыть пробелы, так сказать. Хм… может быть, отправиться прямо сейчас, пока ещё госпиталь открыт для посещений?
Я глянул на часы, вспомнил об Алёне, которую обещал встретить после работы… и отказался от идеи немедленно мчаться к опекуну. Сначала нужно успокоиться, да и слово держать надо. Вот, прогуляюсь с Алёной, приведу мысли и чувства в порядок, а там видно будет. В конце концов, ничего сверхсрочного здесь нет. Папки с данными давно уже переданы мною дядьке Мирону, так что он в курсе дела, а расспросить его я могу и завтра. Решено.
На то, чтобы исправить настроение загрустивших сестёр Осининых, времени ушло не так много. Всё же, обе девушки, несмотря на различие их характеров, отличаются редкой жизнерадостностью и долго хандрить попросту не умеют, по-моему. Так что, через полчаса я покинул их общество и, в очередной раз воспользовавшись выходом в сад соседнего владения, принадлежащего семье вассалов Осининых, незамеченным выбрался на улицу.
Вернувшись в кондитерскую, я повинился перед Алёной за долгое отсутствие, был великодушно ею прощён… и отправлен за столик рядом со стойкой, чтоб не отвлекал от работы и в то же время находился под присмотром. Я упьюсь сегодня чаем. Хотя-а… из этих рук я готов принять хоть яд.
Очевидно, в связи с подступающей всё ближе осенью, жители окрестных домов старались проводить побольше времени в прогулках, ничем иным такой наплыв посетителей кондитерской в этот вечер, я объяснить не могу. В результате, закрыть лавку Алёне удалось только в десятом часу вечера, когда на улице уже начало темнеть. И то, с большим трудом. Одну парочку, залипшую за угловым столиком и, кажется, совершенно потерявшуюся в какой-то своей розовой вселенной, пришлось дважды уведомлять о закрытии заведения, пока те не вернулись в реальность и, тяжело вздохнув, покинули кондитерскую, оставив нас с Алёной наедине.
А через час, мы выбрались на улицу и, оседлав наши велосипеды, медленно покатили по тускло освещённым улицам Новгорода.
Добравшись до дома, Алёна закатила своего двухколёсного "коня" в небольшую сараюшку на заднем дворе, а я остался у крыльца. Прислонился к стене дома и бездумно смотрел в перемигивающееся звёздами тёмное небо.
Рядом прошуршало платье и горячие губы прижались к моим губам.
— Извини, домой не приглашаю, — тихо прошептала девушка, разорвав поцелуй и, повозившись в кольце моих рук, добавила с ноткой вины. — Батюшка завтра уходит в рейс, дома дым коромыслом.
— Понимаю, — улыбнулся я. — Рундук один, весь дом в него не запихнёшь, но попытаться стоит, да?
— Точно, — хихикнула Алёнка. Я было отлип от стены, но почувствовав движение, девушка ещё крепче вцепилась в меня.
— Солнышко, отпусти, — попросил я и, скорее почувствовал, чем увидел, как она помотала головой. Но почти тут же вздохнула.
— Пора, да?
— До полуночи всего-ничего осталось. Мне Хельга дома такую трёпку задаст за позднее возвращение… — попытался я объяснить.
— Ну, ты ведь и так уже опоздал. Полчаса туда, полчаса сюда, какая разница? — пробормотала Алёна, крепче сжимая объятия.
— Она же волнуется, — попытался объяснить я.
— Я тоже волнуюсь. Но она-то хоть знает, где ты, что ты. А я? Ты так редко приходишь… всё время какие-то дела. Да ещё и взрыв тот! Ты хоть представляешь, как я за тебя переживаю?! Я же люблю тебя, дурак!
— Ох… — и вот что тут скажешь? Как объяснить ей, как убедить, что со мной ничего не случится, если я сам в это не особо верю?!
Но постарался… убедить. Уж не знаю, получилось или нет, но Алёна, вроде бы, немного успокоилась, попутно стряхнув с меня обещание чаще появляться в кондитерской или у неё дома. Обещал, конечно… тем более, что это не то слово, которое я не хотел бы сдержать.
Поцелуй. Долгий, нежный…
— Пожалуйста, береги себя, — шепот в спину, как тёплый ветер. Обернувшись, киваю.
— Обязательно. До завтра, милая.
— До завтра.
Весело тренькнул звонок, еле слышно зашуршали по мостовой шины и велосипед покатил вперёд, набирая скорость. Поворот, ещё один, ветер хлещет в лицо и подымается за спиной невидимыми крыльями, взметая над дорогой пыль и пока ещё редкие опавшие листья. И в их шорохе тают все проблемы и неприятности, забывается мерзавец Долгих и вечно что-то недоговаривающий Несдинич, отходят куда-то на задний план проблемы в мастерской и воспоминания о просящей кирпича физиономии Литвинова. Душа поёт, а губы сами собой складываются в мечтательную улыбку. Я влюбился? Ну да, давно и прочно! А что может быть приятнее, чем знание, что твои чувства взаимны? Что тебя любят и ждут? Ничего!
