…Шевелиться было страшно: автомед жег поясницу огнем, а вместе с медленно возвращающейся способностью соображать ко мне пришла Боль. По моим ощущениям, болело все. От кожи лица, то ли обожженного вспышкой, то ли посеченного мелким щебнем, и до живота, по ощущениям, пробитого чем-то вроде копья. Собравшись с духом, я приоткрыла глаза и чуть не заорала от страха – я НЕ ВИДЕЛА! А под веками резало так, как будто туда насыпали битого стекла!
– О, блин… – пробормотала я и закашлялась – горло тоже горело огнем, а пересохшие и потрескавшиеся губы лопались при каждом шевелении.
– Помолчим… – про себя пробормотала я и решилась пошевелить рукой.
К моему удивлению, кроме боли в грудной мышце и явно растянутом запястье, особых повреждений в ней не оказалось. Я обрадованно дернулась всем телом и почувствовала, что немного поторопилась – в голове загудело, а боль в животе стала почти невыносимой. В этот момент ко мне вернулась способность соображать: судя по ощущениям, я лежала на спине, вбитая, как клин, между двумя здоровенными камнями, а еще один, чуть поскромнее размерами, располагался у меня на животе. Аккуратно прикоснувшись к лицу здоровой рукой, я обрадованно вскрикнула – стоило сгрести с него слой щебня, как я обрела способность видеть. Но толку от этого оказалось немного – надо было промыть глаза, а добраться до фляги, оказавшейся где-то подо мной, в таком положении было невозможно.
На то, чтобы выбраться из щели и спихнуть с себя камень, ушло минут двадцать – болели сломанные ребра, кружилась голова и здорово тошнило. В общем, выбравшись из западни, я с большим трудом села, заставила себя промыть глаза и, вернув себе способность видеть, огляделась по сторонам. И почувствовала, как мои волосы встают дыбом: седловины, на которой располагался наш наблюдательный пункт, практически не существовало! Мало того, огромную, похожую на вытянутый вверх большой палец, скалу, которая до взрыва находилась от нас по правую руку и возвышалась метров на двадцать над нашей позицией, срезало наполовину, и ее обломки, отброшенные ударной волной, валялись чуть выше и правее.
«А если бы они упали на меня»? – подумала я, и вдруг вспомнила о Вовке и об Ольгерде!
– Глаз, мать твою! Где ты, а? – заорала я и, попробовав вскочить на ноги, чуть не потеряла сознание.
– Сотрясение мозга. А ты говорил, что его у меня нет… – пробормотала я себе под нос, и, немного подумав, решила попробовать по-другому. И прислушалась к своим ощущениям.
– А, вот ты где, зараза… – дико обрадовавшись тому, что смогла почувствовать местонахождение мужа, я осторожно встала на четвереньки и решив, что вставать на ноги мне пока рановато, двинулась вверх по склону.
Через каждые десять-пятнадцать «шагов» пришлось останавливаться и дожидаться, пока автомед немножечко снимет боли и вернет на место пытающееся ускользнуть сознание. Дождавшись момента, когда я оказывалась в состоянии ползти дальше, я проползала очередные метры и снова замирала на месте, пытаясь не взвыть от ощущения собственного бессилия. Добравшись до мужа, вернее, до места, где он должен был находиться, я не сразу сообразила, что его засыпало, и минут пять ползала между камней, пытаясь найти его тело, пока не наткнулась на краешек приклада его винтовки. Сам Вовка нашелся метрах в четырех ниже по склону. С трудом выкопав его из-под наваленных на него камней, я осмотрела его тело и, подумав, сорвала с себя автомед и прикрепила его под Вовкиным: ему он был нужен гораздо больше…
Щепкин пришел в сознание часов через пять, ночью и, почувствовав, что я лежу рядом, сразу же принялся шутить:
– Ну чем я не Карлсон? Пропеллера нет, зато успешно осваиваю антигравитацию. Как летел-то! Летающие лыжники отдыхают! Правда, приземление надо еще отработать, но определенные успехи уже есть…
– Какой же ты у меня болтун! – стараясь не задеть его обожженного лица, я аккуратно прикоснулась губами к его уху и, чувствуя, что вот-вот заплачу от счастья, добавила: – Как же здорово, что ты – жив!
– А куда бы я делся с подводной лодки? – пробормотал он и зашипел от боли.
– Не шевелись, ладно? – тут же зарычала я. – У тебя сломано ребра четыре, правая нога и ключица. Должно быть сотрясение мозга. Что с внутренними органами – не знаю. То, что показывают автомеды, я прочесть не могу. Но, если судить по цветовой гамме, то тебе очень хреново…
– Кости зафиксировала? – «спокойно» спросил он. – А то срастутся как попало и придется сдавать меня в утиль…
– Вроде бы… – еле удержавшись, чтобы не отвесить ему подзатыльник, я тяжело вздохнула и устало закрыла глаза: несмотря на то, что глаза я промыла, и не один раз, они все еще болели. – Вопрос номер раз: как найти Ольгерда. Вопрос номер два-с: как нам отсюда выбраться?
– Ты его вообще не чувствуешь?
– Угу… – призналась я.
– Надо обойти долину по кругу. Вряд ли он успел уйти очень далеко… Только я, кажется, пока не ходок… – подумав несколько мгновений, горько признался Щепкин.
– Я попробую. Как рассветет… Только и я пока не очень…
– Тебя тоже зацепило? – Вовка встревоженно попытался приподняться на локте.
– Лежать!!! – услышав, как он скрипит зубами, я открыла глаза и от души обложила его матом. – Че задергался? Жива я и почти здорова!
В свете звезд помертвевшее лицо мужа смотрелось, как маска воплощенного страдания.
– Прости, милая! Я думал, что с тобой все в порядке! Что с тобой, а?
– Ребра, левое запястье, сотрясение. Живот болит. Ну и несколько сильных растяжений. Ничего особенно страшного… – неохотно призналась я, понимая, что он все равно выпытает.
– Понятно. В общем, два героя-инвалида… – немного успокоившись, буркнул он и задумался. – Блин, еще и Джамшер с Эриком свалили…
– Не свали они, нас могло бы оказаться четверо. Героев-инвалидов. – хмыкнула я. – Или двое плюс пара трупов. Так что здорово, что они ушли. Немного оклемаемся, найдем Олежку и выберемся. Что тут до деревни-то? Рукой подать…
– Угу. Дурной собаке – сто километров не крюк! – захихикал Вовка и тут же закашлялся. – О, черт, смеяться больно.
– Слышь, Карлсон! Спать давай!
– Сколько я без сознания провалялся? Часов пять? Семь? Вобщем выспался уже… Слушай, а ты до седловины не поднималась? Что там с лагерем?
– Мне было не до этого… – буркнула я. – Тебя искала. Хотя, наверное, стоило – куда бы ты делся с подводной лодки?
– Язва… – усмехнулся он. – Но… любимая… Спасибо тебе, малыш. Что бы я делал без тебя?
– Шарахался бы по бабам. Водку бы пьянствовал и дисциплину хулиганил! А в это время на фронте бы наблюдались большие потери человеческих жертв! – процитировала я одну из его любимых присказок.
