Пока что эта сила была равнодушна к его появлению, но в любой момент, при малейшей ошибке, при малейшем неверном шаге, она могла стать враждебной.
Больше всего Танаева беспокоило, что он не мог определить природу неизвестной ему силы. Она не имела отношения ни к тем темным потокам энергий, которыми управлял Хорст, ни к светлой энергии Огненного Меча, ни даже к той, что давала силу кресту Альтера. Хотя в последнем Глеб не был уверен, а разобраться не успел, потому что, как только они ступили на мост, ворота монастырской крепости поползли вверх, открывая им дорогу во внутренний двор.
На звонницах ударили колокола, и Танаеву совсем не понравился характер их звона. Ничего торжественного или величественного не было в звуках, поплывших прочь от монастыря, по лежавшей вокруг него окоченевшей от холода ледяной равнине. Так звонят за упокой, а не за здравие. Странное приветствие! Но не успел он в достаточной степени оценить характер звона, как все его внимание поглотила картина, открывшаяся их взорам.
Перечеркнув своими шеренгами широкий монастырский двор, выстроилась в боевом порядке вся монастырская община.
В первой шеренге стояли монахи-воины, лица которых были закрыты черными масками и надвинутыми на глаза капюшонами. В их руках не было оружия, зато на рясах ярко блестели знаменитые Валамские кресты.
Их было не слишком много, носителей этих крестов, не больше двух десятков. Словно подслушав его мысли, Альтер прошептал:
— Носить эти кресты имеют право лишь члены Высшего совета Валамского ордена.
— Но, значит, и ты в него входишь? Почему же ты не сказал мне об этом раньше?
— Прости, брат. Я лишь выполнял указания синода, полученные мной перед моей миссией...
«Миссией»? Распятие на кресте у модоров он называет «миссией»? Интересно, чего еще я не знаю об этом человеке?
За первой шеренгой монахов-воинов выстроилась вторая, гораздо более многочисленная. Толстые рясы этих братьев скрывали под собой нагрудники, а обнаженные мечи, воздетые вверх, то ли в жесте приветствия, то ли угрозы, были достаточно красноречивы для того, кто понимал их смысл.
— Здесь нет настоятеля, — вновь прошептал Альтер, — и это очень плохой знак!
Они, не останавливаясь, миновали ворота и очутились внутри монастырского двора. Тяжелая махина, снабженная заостренными стальными шипами на своей нижней планке, с печальным скрипом опустилась у них за спиной.
— Дверца мышеловки захлопнулась! — мрачно подытожил Годвин.
Они остановились точно посреди двора, окруженные с трех сторон вооруженным каре. Приподнятые над головами монахов мечи зловеще поблескивали.
— А еще говорят, что члены братства осуждают орудия убийства! — прокомментировал Годвин.
Они стояли неподвижно уже с минуту. Фигуры монахов могли бы сойти за изваяния, если бы ветер не развевал полы ряс с вышитыми на них крестами.
Над монастырем по-прежнему плыло глухое, угрожающее уханье, которое сейчас с трудом уже можно было принять за обычный колокольный звон. Били только в главные колокола, и басовитые, тяжелые звуки обрушивались на стоящих на площади людей, лезли в уши, словно старались подавить мысли и волю к сопротивлению.
— Долго мы еще будем здесь стоять?! — спросил Танаев, вроде бы обращаясь к Альтеру, но достаточно громко, так, чтобы его слова долетели до стоявших в передней шеренге монахов, с серебряными крестами на груди.
— До тех пор, пока не выйдет его святейшество, настоятель Никонер, — ответил Альтер. — Не теряй терпения, брат мой, — тихо продолжил он, обращаясь только к Танаеву, — в этой обители святой силы твой гнев неуместен. Более того, его могут истолковать неправильно.
И Танаев последовал этому совету. Он скрестил на груди руки и замер, зная, что, если понадобится, сможет стоять вот так, не шелохнувшись, гораздо дольше, чем встречавшие их монахи.
По-прежнему дул ветер, развевая узкие штандарты, кое-где рассекавшие шеренги монахов-рыцарей и хлопая длинными полотнищами с изображением Георгия Победоносца.
Если бы не тяжелый грохот колоколов, картина могла бы показаться ему красивой.
Но тревожные мысли одолевали, не давая сосредоточиться на главном. Альтер — член Высшего совета ордена! Он должен знать много, слишком много, чтобы орден безропотно смирился с его пленением. Но орден ничего не предпринял, чтобы выяснить его судьбу, после того как он попал в лапы к модорам! Что-то здесь было неправильно.
Не давало покоя и все усиливавшееся ощущение сконцентрированной вокруг монастыря мощи. Танаев до сих пор не мог определить ее природу и думал о том, что произойдет с ними, если он ошибся и завлек своих спутников в ловушку.
Впрочем, не всех спутников... Теперь только Годвин не вызывал в нем никакого сомнения. Брат Альтер привел их сюда, преследуя какие-то свои, одному ему известные цели.
Танаев не мог не думать о тех выгодах, которые могли бы получить модоры, захвати они орден изнутри. Разумеется, они бы обязательно сохранили всю его структуру и внешние атрибуты, сделав этот очаг сопротивления вторжению идеальной ловушкой для своих самых грозных врагов!
Б-а-а-м! Ба-а-а-м! — раскатисто грохотали колокола, дул ветер, неподвижно стояли шеренги монахов... Танаев перевел взор далеко за их спины, туда, где в глубине портала главного здания распахнулась небольшая дверь, и из нее вышел невысокий человек в белых одеждах, отчетливо выделявшихся на темном фоне здания.
С его появлением колокола мгновенно смолкли, и наступила тишина, все еще наполненная теперь уже несуществующим звоном, и оттого еще более тревожная.
Человек неторопливо двинулся через двор, к стоявшей у ворот троице. Вот он миновал заднюю шеренгу, совершенно непонятным для Танаева образом проскользнув сквозь нее, ни один из стоявших в строю монахов не сдвинулся с места.
Точно так же, без всякого усилия, он прошел и через вторую шеренгу, причем Танаеву так и не удалось уловить непосредственный момент этого перехода. Только что человек в белых одеждах был позади членов синода, и вот уже он оказался впереди всех, один в центре огромного двора, продолжая свое шествие к замершим от изумления путникам.
Казалось, он не шел, а плыл, не касаясь земли своими белыми сапогами.
— Архимандрит Александер, — прошептал Альтер, падая на колени. Танаев почувствовал непреодолимое желание последовать его примеру, но, стиснув зубы, остался стоять неподвижно.
Чтобы отвлечься от непроизвольного желания упасть на колени, он стал изучать детали одежды приближавшегося к ним человека, стараясь не смотреть ему в глаза, чтобы не позволить изливавшейся из них несокрушимой силе сломить его волю и поставить на колени, отнюдь не в переносном смысле.
