— Много будешь знать, Сергей Степанович… Надо искать эти самые Комоляки! Нужны хорошие карты нашей страны, подробные и точные, с классической топономикой, лучше всего — военные. В современных, продаваемых сейчас атласах России я уже проверил — никаких Комоляк там нет! Видимо, это даже не населенный пункт, а просто место, урочище какое-нибудь или урман… Есть какие-нибудь соображения?
Воронцов с минуту подумал, потом решительно кивнул:
— Есть! Но для того, чтобы связаться с… картовладельцем, надо наконец разобраться в моих отношениях с полковником Урусовым!
* * *
Катя проснулась рано — за заледеневшим окном ещё было темно. Она встала, умылась над раковиной, привела себя в порядок, и уселась перед телевизором. После ночи Катя более-мение успокоилась, решив, что пока, по крайней мере, ничего ужасного с ней не произошло.
На улице рассвело, часов в девять появился угрюмый мужчина с судками, и огромным тулупом в руках. Он, как всегда, молча кивнул Кате, поставил завтрак на стол, повесил тулуп на вешалку, и не обращая внимания на попытки Кати заговорить с ним, ушел, однако входную дверь не запер, видимо, для того, чтобы Катя смогла погулять возле дома.
В судках оказались макароны, салат и четыре котлетки. Катя без особого аппетита поела салат, поковыряла котлетину, и натянув тяжеленную овчину, вышла на крылечко, с наслаждением вдохнув зимний, лесной воздух.
Метель, бушевавшая всю ночь, улеглась, завалив все вокруг сугробами. Заснеженный лес сверкал на солнце мириадами искорок, с крыш капало, где-то перекликались какие-то птахи.
Катя огляделась. Мощный забор стал как-будто ниже из-за высоченных сугробов. Домики утонули в снегу, теперь ничего не стоила дотянуться до сосулек, висящих на кромках крыш.
«А, пожалуй, я смогла бы перелезть через забор, если бы забралась на сугроб! При условии, что снег плотный, и я не провалюсь!», — вдруг пришла в Катину голову шальная мысль. Правда, мысль эту пришлось сразу же и оставить — из-за соседнего дома с лаем вынеслась стая сторожевых псов, рыжих, здоровенных, крепкими лапами взрывающих пушистый снег.
Катя стояла и смотрела на собак, и в её сердце вновь начала заползать тоска…
Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись, Катя встретилась с желтоватыми, тяжелыми глазами огромной собаки, появившеся из-за сугроба возле дома. Сперва Катя испугалась — псина, с головой больше, чем у взрослого человека, выглядела устрашающе, но потом что-то во взгляде зверя заставило Катю вернуться в дом, взять миску с котлетами, и выйдя вновь на крыльцо, кинуть одну котлету собаке.
Собака повела себя странно — не смотря на явный голод — при виде котлеты с желтых клыков сразу закапала слюна, но псина не спешила брать еду. Она походила вокруг, улеглась так, что вожделенная котлета оказалась между её вытянутых передних лап, подняла лобастую голову и снова уставилась на Катю немигающим взглядом своих удивительно умных, звериных глаз.
— Ну чего ты, дурашка! — ласково сказала Катя: — Ты же хочешь есть! Бери котлетку, ну! Да не бойся! Не отравлю же я тебя!
Вряд ли пес понимал человеческую речь — Катя читала, что собаки, не смотря на весь их разум, не способны на это. Скорее всего, желтоглазая косматая собака, почувствовав ласковые интонации в голосе женщины, решила довериться человеку.
Она повернула короткую, широкую морду, чуть наклонила голову, словно вслушиваясь, потом очень медленно опустила черный, блестящий нос к котлете, и аккуратно, не проронив в подтявший снег ни крошки, съела её.
— Ну вот! Вкусно? — улыбнулась Катя и кинула собаке вторую котлету, при этом сделав к животному один, маленький, шажок. Если бы у Кати спросили, зачем она это делает, она скорее всего, и не ответила бы — просто ей было одиноко, тоскли и страшно в этом Богом забытом поселении за высоким забором, и очень хотелось, что бы рядом была хоть одна живая душа, пусть даже и собачья, которая относилась бы к ней хорошо…
Собака съела вторую котлету, затем третью, а потом позволила, именно позволила Кате осторожно опустить руку на лобастую, тяжелую голову. Сперва, правда, собака оскалилась и вздыбила шерсть на загривке, но Катя, не переставая говорить, провела рукой по жесткой темно-рыжей щетине, и волоски улеглись, собака зажмурилась, вздохнула, совсем как человек, когда Катя почесала ей за ухом, и слегка завалилась на бок, доверившись женщине.
Четвертую котлетку Катя припасла для собаки «на потом» — самой ей есть не хотелось, все же, хотя беременность её и проходила достаточно легко, без сильных токсикозов, без приступов дурноты, но временами на Катю наваливалась слабость, отсутствие аппетита, и она могла по нескольку дней не есть совсем ничего, или, наборот, устраивать «праздник живота». Сейчас был период «поста»…
Присев на корточки рядом с собакой, почесывая рыжий бок, Катя вдруг не столько на ощупь, сколько интуитивно, душой почувствовала, что собака скоро станет матерью, потому, в поисках пищи, она и пришла к незнакомому человеку. А может быть, сработал могучий инстинкт материнства, подсказавший собаке, что женщина, находящаяся в таком-же положении, что и зверь, не обидит ее?..
Неожиданно из-за угла дома вышел тот самый, мрачный бородатый мужик, который приносил завтрак. Собака сразу вскочила и угрожающе зарычала, пригибая к земле мощную голову. Мрачный бородач нахмурился, довольно грубо подхватил выпрямившуюся Катю под руку и потащил через сугробы к дому.
Собака прыгнула, быстро и четко ухватив зубами мрачного за свободную руку, и мотнув головой, уронила вскрикнувшего человека в снег! Катя от неожиданности потеряла равновесие и ухнула в мягкий, пушистый сугроб.
Пока она вставала, отряхивая лицо от снега, послышался низкий крик, рычание, потом резкий, похожий на хлопок, звук удара, и рычание сразу сменилось визгом. Катя наконец встала на ноги и увидела, как мрачный второй раз замахивается на припавшую брюхом в снег собаку короткой, витой плеткой с блестящим железным шариком на конце. Удар! Собака взвизгнула, отскочила в сторону, и поскуливая, уползла за дом.
— Как вы можете! — закричала Катя, бросаясь к мрачному: — Она же беременна, ей же больно!
Бородач повернулся, занося плеть для удара, на секунду замер, встретившись глазами с Катей, потом опустил плеть, спрятал её под свою длиннополую шубу и молча, но решительно указал пальцем на дверь дома.
Катя повернулась, вошла, закрыла за собой дверь и с тоской услышала поворачивающийся за её спиной в замке ключ. Снова взаперти! К горлу подкатил тугой комок, Катя упала на кровать и впервые за время своего похищения расплакалась, горько и безутешно, как ребенок…
