– Впрочем, я к вам по делу, – все с тем же невозмутимым спокойствием продолжал Шани, отступив к письменному столу и вынув из чернильницы новенькое, остро очинённое перо. – Нужна подпись государя на списке еретиков, подлежащих казни. Если их больше двух десятков, то инквизиция препоручает такое решение владыке.
– Да я тебя зарою, ублюдок! – взревел Луш. – Да я тебе это перо в глаз воткну!
Он подскочил, сгреб воротник Шани в кулаки и несколько раз встряхнул шеф-инквизитора, словно прикидывал, вышвырнуть ли его в окно с третьего этажа, разбить голову о стену или затолкать в камин и огонь развести. Впрочем, Шани не собирался смиренно принимать свою судьбу и легонько нажал на особую точку на мощном бицепсе Луша.
Государь взвыл от боли, выпустил воротник и отшатнулся. Пострадавшая рука обвисла плетью. Отличная вещь – дальневосточные боевые искусства: нажимаешь на нужное место на человеческом теле, и руку сковывает временный паралич. Неприятно, конечно, однако не смертельно. Через пару часов отпустит, но Шани к тому времени будет далеко.
– Ах ты мразина… – только и смог простонать Луш, прижав к груди пострадавшую руку и поскуливая от боли.
– Я работать пришел, ваше величество, – спокойно сказал Шани и протянул ему перо. – Ознакомьтесь со списком и напишите ваше решение. Казнить, помиловать. На все ваша высочайшая воля.
Луш сжал челюсти так, что зубы хрустнули.
– Чтоб ты живьем сгнил, падаль, – пожелал он и взял перо здоровой рукой. «Козьнить». Что и требовалось доказать. Впрочем, сейчас были важны не орфографические ошибки, а сама подпись государя. Шани благодарно кивнул и убрал бумаги в карман.
– Да будет так, ваше величество. До свидания, не смею отвлекать вас в момент семейной драмы.
Гвель умоляюще потянулась к нему и едва не схватила за край плаща, но Шани снова сделал вид, что ничего не заметил. Когда за ним закрылась дверь, то он услышал тихий жалобный стон.
Всего доброго, ваше величество.
Во Дворце инквизиции Шани встретили спокойно и без всякого пафоса. В отличие от аальхарнских верховных иерархов, здесь никто не считал, что он не может занимать кресло шеф-инквизитора, поэтому и назначение ни для кого не стало неожиданностью. Коллеги оторвались от работы, быстро поздравили его и вернулись к своим делам.
Еретики сами себя ловить не будут.
Войдя в пустую пока допросную и приказав привести обвиняемую Стер, Шани выволок из угла ящик с запасными инструментами, часть из которых несколько лет назад была признана бесчеловечными и не подходящими для ведения расследования. Коваш смотрел с сочувствующим пониманием и мялся, словно желал сказать что-то важное, но не отваживался. В конце концов, он все-таки промолвил:
– Может, помочь?
Шани отрицательно качнул головой.
– Не надо. Я сам… это все-таки мое личное дело.
– Понимаю, – кивнул Коваш и вынул из ящика набор подноготных игл в идеальном состоянии. Повертел в руках, положил обратно. – Все зло от баб идет на этом свете. Моя вон тоже не пойми чего хочет, и все-то ей не ладно, да не хорошо, да не подходит. Берегли бы, что имеют, так ведь нет. Что делать – ума не приложу.
– Ну так разводись, что ли, – хмыкнул Шани. – Бумаги я тебе хоть сейчас завизирую.
Коваш потупил взгляд.
– Да ведь она вдова, мы пока просто так живем.
– В блуде, значит. Хотя со вдовой, в принципе, допускается. Ну тогда обвенчайся. Окрутись законным браком, так сказать.
– Тогда она меня совсем сожрет. Живого места не оставит.
Шани не сдержал улыбку. Кто б мог подумать, что сам Коваш, известный лютым нравом брант-мастер инквизиции, от одного упоминания имени которого трепещут ведьмы и еретики по всему Аальхарну, не может совладать с какой-то ушлой бабой. Впрочем, кто их разберет, эти семейные отношения.
– Тогда терпи. Блаженны претерпевшие за правду. – Рассматривая металлическую «розу», из которой при повороте ручки вылезают шипы и рвут тело в клочья, Шани мысленно зацепился за какую-то мелочь, не имевшую, в принципе, отношения к делу, но Коваш понял его задумчивость по-своему и «розу» отобрал.
– Ну это как-то совсем, – высказал он свое мнение. – Лиходейство уже получается. Сами потом жалеть будете, истинно вам говорю.
– Меня бы кто пожалел, – нахмурился Шани.
Коваш сочувствующе вздохнул и посоветовал:
– Жениться вам надо. А взять за себя тихую спокойную девочку из мещан, с хорошим воспитанием, чтоб место свое знала и ценила. Можно даже не красавицу, чтоб лишнего о себе не понимала. И жить будете как у Заступника в рукаве.
Шани вопросительно поднял бровь.
– Куда уж мне жениться-то, в моем чине.
Коваш только рукой махнул. Он давно привык игнорировать частные мелочи ради основного блага.
– И ничего страшного. За такого, как вы, и просто так отдадут. Любые родители отдадут и за честь будут почитать. Вон староверы на севере как говорят: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – Заступнику не угодишь, – он сделал паузу и добавил: – Я ж вам как друг говорю, как старший товарищ. Горько же смотреть, как маетесь, и было бы из-за кого. Потаскуха, и цена ей три гроша в базарный день.
Шани вздохнул.
– Бабы нам мозги дерут, а мы баб дерем, – сказал он. – На том мир и держится.
Прошло еще несколько минут, и в допросную ввели Софью. За несколько часов с момента ареста она побледнела, осунулась и уже ничем не напоминала очаровательную барышню, сумевшую вскружить голову самому государю. Теперь это был затравленный, измученный зверек с огромными перепуганными глазами – Софья, трепеща, озиралась по сторонам и вздрагивала от каждого шороха. И все-таки девушка была хороша, удивительно хороша: пушистые растрепанные косы, руки, заломленные в молитвенном жесте, взгляд, отчаянно взывавший о милосердии, – все это делало ее беззащитной и нежной хрупкой феей, которую хотелось закрыть собой и защитить от всех невзгод и боли. Коваш крякнул и негромко проговорил:
– Может, простить ее? И так ведь страху натерпелась, поняла уже, что к чему. Век будет в ногах валяться. Девка-то неплохая, сами посмотрите. Даже я вижу, что раскаивается.
Шани только отмахнулся.
– Закрепляй.
– Кремень мужик, – с искренним уважением заметил Коваш и, подтащив дрожащую от ужаса Софью к вертикальной стенке, принялся закреплять ее за руки и щиколотки. Верхние браслеты для закрепления были с сюрпризом: при повороте рычага ими можно было раздробить запястья. Софья смотрела то на Шани, то на палача и плакала, негромко и безутешно. Помощи ей ждать было неоткуда.
– Не надо, – жалобно промолвила она, с мольбой глядя на Коваша. Тот вздохнул – Шани впервые видел, чтобы заплечных дел мастер был настолько обескуражен – и махнул рукой.
