Иногда Кортесу казалось, что комиссар знает в лицо всех обитателей Тайного Города. И добрую половину обычных жителей Москвы.
— Вряд ли мы сможем допросить ее сейчас, — протянул наемник.
— Да, времени у нас немного. — Комиссар прищурился и негромко произнес: — Кортес, я бы хотел, чтобы вы лично закончили расследование всех моментов, связанных с Целителями и Куколками Последней Надежды.
— Я? — Наемник удивленно посмотрел на нава.
— Именно вы, — кивнул Сантьяга, по-прежнему не спуская глаз с всхлипывающей Олеси. — И вот почему… Разумеется, Великие Дома заинтересуются запрещенным артефактом, но, как я догадываюсь, красавица заявит, что технология производства Куколок утеряна окончательно. Темный Двор это устраивает.
— Вам не нужны Куколки?
— Этого я не говорил.
— Но вы не верите, что технология утеряна?
— Я этого не знаю и хочу, чтобы вы расставили все точки над i. Мне нужна правда, Кортес, а потом я решу, стоит ли делиться ею с Орденом и людами.
— Представители Великих Домов могут потребовать провести сканирование памяти Олеси.
— Не думаю, что до этого дойдет, — подумав, ответил Сантьяга. — Все произошедшее выстроено в целостную логическую цепочку, «белых пятен» практически нет, а если вы как следует подчистите сомнительные места, то требование о сканировании памяти не будет актуальным. В любом случае, я постараюсь не допустить такого развития событий.
— Хорошо, — согласился Кортес. — Задачу я понял. Но если я узнаю…
— Я хочу, чтобы вы все выяснили и рассудили. Ваше слово станет последним.
— Но почему?
Вместо ответа комиссар широко улыбнулся и взял за руку индифферентно стоящую у стены Куколку.
— В качестве разминки, Кортес, вы должны решить, что мы будем делать с Куколкой.
— Профессор Кабаридзе хотел вылечить Машу. — Наемник пожал плечами. — Куколка активирована, я не вижу причин не использовать ее.
— Логично, — согласился нав.
— Но кто этим займется?
— Это как раз самое простое. — Комиссар достал телефон. — Брат Ляпсус? Вы мне нужны…
* * *
— Пути жизни причудливы, но все они заканчиваются смертью. И все проблемы не сложнее песка, который струится в твоих часах.
Олеся подняла голову. Голубое небо все еще было затянуто облаками, преграждавшими путь к солнцу, но среди величественных сугробов уже не парила женщина с черными крыльями.
Анку громко высморкался.
— Возможно, ты действительно сумеешь снова взлететь.
— Теперь я свободна, Анку, — прошептала женщина.
— Но ты не стала прежней.
— Зато я свободна.
* * *
Укол успокоительного пришелся как нельзя кстати. Олеся забылась, и только слабая дрожь показывала, что где-то в глубине души она снова и снова переживает произошедшие события. Снова и снова пытается справиться с тем, к чему так упорно стремилась. Справится ли? Артем нежно провел ладонью по волосам Олеси.
— Она проснется через пять часов, — деловито буркнул брат Ляпсус. — Если снова впадет в истерику, вколи ей еще пару кубиков «сладких снов» и позвони мне.
— Хорошо. — Артем бережно поднял женщину на руки. — А Маша?
— После процедуры я заберу ее в Московскую обитель. Так велел Сантьяга.
Тело Кабаридзе уже убрали, и трое сотрудников Службы утилизации быстро и сноровисто ликвидировали остальные следы. Звукоизоляция в старом доме была прекрасной, и никто из соседей не узнал о событиях в квартире профессора.
— До встречи, Ляпсус.
— Увидимся.
* * *
Непроницаемая тьма, окружающая девушку, не вызывала страха или беспокойства. Только грусть. Спокойную, искреннюю грусть, окрашенную прохладой вечного мрака, сумевшего победить звезды и сократившего мир до небольшого пятачка, освещенного маленьким огоньком, парящим над головой Маши. Крохотный, умирающий огонек, зажженный руками Реваза, еще дрожал, упрямо рассеивая беспросветную тьму, но девушка знала, что это не будет продолжаться долго. И не верила, что его пламя способно вернуть свет в этот мир. В ее мир. Огненный цветок мог потянуть время, мог, жертвуя собой, отогнать невозмутимый сумрак, но победить его он был не в силах. Но Маша была благодарна даже за эту отсрочку, за эту паузу, которая позволила ей продолжать чувствовать себя человеком. Живым человеком, со своим, пусть и маленьким, но живым миром, наполненным и болью и любовью. Человеком, а не безропотной частью всепобеждающего мрака.
— Я не жалею, я ни о чем не жалею, — прошептала девушка, глядя на огонек. — Мне было хорошо в моем мире.
На ее хрупкие плечи ласково легли тонкие ладони.
— Реваз?
Руки нежно, но крепко сдавили плечи Маши. Он любил прикасаться именно так, сзади, медленно увлекая девушку в объятия, но Маша поняла, что это не Реваз. Руки были нежными, как у него, но более тонкими, женскими.
— Ты пришла за мной? — тихо спросила девушка.
— Я пришла к тебе. — Голоса не было — ответ прозвучал в голове Маши. — Не бойся.
Девушка обернулась. За ее спиной сидела хрупкая фея с золотыми волосами и огромными, нереально огромными и нереально красивыми глазами, наполненными голубоватым сиянием.
— Я не боюсь. — Даже появление удивительной феи не смогло пробить стену Машиной грусти. — Я не боюсь.
Ласковые руки золотоволосой красавицы заставили Машу откинуться назад, их мягкие прикосновения приносили тепло, отгоняя прохладное дыхание тьмы.
— Поцелуй меня, — попросила фея. Маша закрыла глаза и подалась вперед.
* * *
Куколка умирала тихо-тихо, беззвучно, так, словно стеснялась нарушить царящую в спальне тишину. Куколка умирала, крепко-накрепко прижавшись к Маше, плотно обвив девушку призрачными крыльями и даря ей долгий поцелуй. Он длился уже десять минут, и Ляпсус видел, как тускнеют синие крылья Куколки, как бледнеет ее кожа и заостряются скулы, как худенькие руки становятся тоньше, прозрачнее, а прелестные золотистые волосы начинают напоминать аляповатый парик, непонятно зачем надетый на высыхающую голову.
Куколка умирала, превращаясь в пустую оболочку, в сморщенную резиновую игрушку, из которой выпустили воздух, в жалкие, почти прозрачные останки. Брат Ляпсус осторожно сбросил их на пол, задумчиво посмотрел на спящую Машу, прислушиваясь к ее ровному, спокойному дыханию, и улыбнулся.
* * *
Спортивный комплекс «Олимпийский»
Москва, Олимпийский проспект,
8 сентября, воскресенье, 13.45
Фанфары отгремели. Завершился почетный круг, который Муба проделал на плечах своих поклонников, утихли овации, сопровождавшие торжественную речь Франца де Гира, и закончился роскошный магический салют, выданный лучшими мастерами Тайного Города в честь обладателя Абсолюта. Публика не расходилась: по традиции, Турнир заканчивался концертом, плавно переходящим в грандиозный бал, и зрители продолжали шумно делиться впечатлениями от финала. А его герой, Муба, в полном одиночестве сидел в своей раздевалке, задумчиво глядя на легендарный Молот Трех Драконов. Массивный, богато украшенный, он важно висел над столом, окутанный легкой дымкой золотистого сияния. Символ победы. Величайшая добыча, которую только мог пожелать воин.
