— Да вы в своем уме: жениться через неделю после реанимации?
— Так жениться мы только через два месяца будем.
А пока мы только решение приняли…
— Ну что же, поздравляю! — как мог душевно сказал я. Что еще я мог сказать?
— Подождите поздравлять! Я попросить кое о чем хотел! Можно?
— Да проси уже… Только побыстрее!
— Я хотел, чтобы вы у нас с Алёной свидетелем были на свадьбе.
— Я? Свидетелем? Да ты чего?!
— А чего?
— Ну я как-то… — Я уже думал было привести убийственный аргумент, почему именно я не могу, не хочу, не желаю и никогда не буду этого делать, но слова почему-то застряли у меня в горле.
— Ну пожалуйста, Владимир Сергеевич! Мы с Алёной очень вас просим! Не будь вас… Никакой свадьбы не было бы! Да и вообще… Вы хоть понимаете!
Голос у Тигрёнка был таким проникновенным, что я… в общем, я согласился.
— Только у меня два условия, — твердо сказал я.
— Я… то есть мы с Алёной… на все согласны! — горячо заверил меня Тигрёнок. — Какие условия?
— Первое условие: чтобы никто не знал, что я сталкер. Не то твои гости затрахают меня по самые не могу своими расспросами, мнениями и разговорами!
— Я — могила, Владимир Сергеич! Скажу, что вы мой преподаватель. По университету. Годится?
— Годится, — сказал я и прыснул в кулак. Я мысленно представил себе, как буду корчить из себя на свадьбе профессора Добровольцева или, например, некробиотика Трофима. Начну частить оборотами вроде «в некотором роде», «с точки зрения современной эпистемы», цедить сквозь зубы «научное сообщество не разделяет этой точки зрения»… Будет весело!
— А второе условие какое? — спросил Тигрёнок.
— Чтобы никакого тамады на свадьбе. Ненавижу этих сук!
— С тамадой сложнее… Мама Алёны очень хотела… Но я обещаю это уладить! А против музыки вы не возражаете?
— Музыка — пусть будет.
В общем, я попал. Теперь изволь тащиться в дорогой магазин и покупать там костюм, туфли и галстук — дабы, значит, достойно представлять жениха. А впрочем, сгодятся и те, что я покупал перед визитом к Лидочке Ротовой. Они еще очень даже. Из моды выйти не успели!
Ну а как же Гайка, спросите вы? Ее что, Тигрёнок на свадьбу не пригласил?
Пригласил. Но передать ей его приглашение я так и не сумел.
Гайкин телефон не отвечал, из дома в Дитятках она съехала, никому ничего не сказав (даже Тополю — вот мерзавка!).
Лишь несколько месяцев спустя мать сообщила Тополю (с родителями-то, как оказалось, Гайка связь поддерживала), что Иришенька жива-здорова и, более того, неплохо устроилась. Наша Гайка работает теперь стюардессой на кругосветном лайнере «Принцесс Элизабет», который возит богатеньких буратино по южным морям. Что она, дескать, всегда мечтала об этом, и вот ворота Золушки распахнулись для нее во всю ширь!
Я не я буду, если наша Гаечка в ходе последнего визита в Зону не нашла там некий мощный артефакт, отвечающий за исполнение желаний. Вряд ли, конечно, «золотой шар», но, может, хотя бы «серебряный шарик» или что-то вроде того.
А как же почти влюбленный в Гайку Комбат, спросите вы? Разве он не был расстроен тем, что Гайка так стремительно сорвалась и даже не чмокнула его на прощание?
Конечно, был. Ведь я кое на что рассчитывал. И даже был уверен, что немножечко имел на это право!
К счастью, наше знакомство было сумбурным и очень недолгим. И я не успел привязаться к мерзавке по-настоящему. Поэтому прошло две недели, и я вспоминал о сестренке Тополя уже без всяких там сантиментов.
В конце концов, мало ли баб на свете?
Кстати о бабах. Вчера принцесса Лихтенштейнская прислала мне электронное письмо. Я думал, там будет «Люблю, помню и все такое». Но ошибся! Письмо было по-тевтонски лаконичным. Дорогая моя Ильза, оказывается, писала книгу с блистательным названием «Зона: место, где кошмары оживают». И просила меня… быть ее консультантом! Незабесплатно, конечно.
До сих пор не знаю: согласиться или послать ее к лихтенштейнской матери.
Лишняя реклама мне не нужна, от сидения за компьютером у меня начинает чесаться спина, а денег у меня и так достаточно для достойной жизни. С другой стороны — слава, фотовспышки, интервью…
«Герр Пушкарев, приходилось ли вам убивать?», «Господин Владимир, способны ли зомби на подвиг ради любви?», «Мистер Пушкарьефф, кто стоит за Хозяевами Зоны? Русская мафия или мировое правительство?». В общем, согласись я на предложение Ильзы, заскучать мне точно не дадут. Правда, потом кто-нибудь из наших обязательно начистит мне репу… А в баре на Дикой Территории я стану персоной нон грата…
Однажды вечером ко мне явился некробиотик Трофим. С собой он принес большую бутылку джина, пачку апельсинового сока и банку подозрительно крупных рыжиков.
— С Янтарного? — спросил я, кивнув на рыжики.
— А то! Крепенькие такие мутанты. Как ты любишь! — подмигнул некробиотик.
Мы сидели до самого утра, обсуждая общих знакомых и прочие события нашего нескучного околотка.
— А знаешь, что Севарен этот, который «Наутилус» отгрохал, давеча Нобелевку получил?
— Севарен? Нобелевку? — Я был так удивлен, что едва не поперхнулся душистым грибком.
— Да! Сам не поверил, пока в интернете на пяти разных сайтах не прочитал! — Трофим сверкнул стеклами очков.
— И за что?
— За фундаментальный вклад в развитие представлений о вариациях периода полураспада радиоактивных веществ!
— Силен! Не ожидал, что он такой серьезный ученый… Я думал, он больше по коммерческой части… Ну или там по организаторской!
— Злые языки утверждают, что так оно и есть. И что реально открытие это сделал чувачок по имени Бользе, который сначала десять лет на Севарена горбатился, а потом скончался при невыясненных обстоятельствах. Не хочется, конечно, думать плохое про Севарена, но…
— Но, в общем, ясно, — вздохнул я.
Мы с Трофимом выпили за науку. А потом еще раз за нее же.
На меня нахлынули воспоминания о нашем визите в «Наутилус». Парящая Пирамида, грохот голосов, недоумевающие люди внизу…
Теперь, когда сумбур событий отступил и я свыкся с мыслью, что Инвестор действительно смог достичь советского прошлого, один вопрос стал все чаще посещать меня: что означают те десять лет, которые Инвестор обречен дожидаться рокового апреля 1986 года?
Как соотносятся они с нашей реальностью, с тем временем, где сейчас живу я, Комбат? Ведь и апрель 1986 года для меня, Комбата, — далекое, состоявшееся прошлое. Я живу в реальности, в которой ЧАЭС взорвалась. В которой был Второй выброс. В реальности, где распад СССР и Зона отчуждения — непреложные данности.
